- Это ловушка, - выдохнула она. Не без труда уселась в койке. Ее трясло так сильно, что удержаться в вертикальном положении было трудно, да и качка была скверной помощницей. - Нас ждут.
Ракханка как-то странновато посмотрела на нее, а потом промолвила тихо и спокойно:
- Погоди-ка здесь. Я позову остальных.
Йенсени, дрожа, забилась в угол, а Хессет отправилась за Таррантом и священником. Да, к девочке снизошло Сияние, но не сильное, и оно только увеличивало ее страхи. Да и что такое Сияние, как не окно в подлинный мир, в ужасный мир, окно в истинный мир там, где любая иллюзия была бы в тысячу раз предпочтительней? В это мгновение Йенсени была готова раз и навсегда отказаться от Сияния, если бы, конечно, такое было возможно. Так велико было охватившее ее отвращение, что она согнулась пополам и ее вырвало желчью как раз в тот миг, когда в каюту вбежали ее спутники.
Священник сразу же подсел к ней.
- Расслабься. Немедленно расслабься.
Ласковыми словами и деликатными прикосновениями он помог ей избавиться от мучительных спазмов, и хотя она понимала, что здесь, на воде, прибегнуть к Исцелению он не может, ей все равно стало лучше от одного его присутствия. Боль в животе отпустила, и через несколько мгновений девочка смогла встать на ноги. Еще несколько мгновении - и с помощью священника она села в кресло и восстановила дыхание.
- Вольный Берег. Западня. - И вновь ее затрясло, стоило ей произнести эти слова. Зажмурившись, она вновь увидела черные фигуры, подступающие со всех сторон... Сколько же их!.. Сияние тем временем стало еще сильнее - и она увидела силуэты этих людей, охваченные чем-то вроде огненной рамки. Они ждут нас там, - выдохнула она. Девочка была готова вот-вот расплакаться. - Это ловушка!
Она увидела, что священник посмотрел на спутников, но глаза ей застилали слезы, поэтому смысл этого безмолвного переглядывания от нее ускользнул. В конце концов первой заговорила Хессет:
- Она спала.
- И это ей, должно быть, приснилось, - подсказал Таррант.
- Но это вовсе не означает, что она ошибается, - рявкнул священник.
Он опустился перед ней на колени, ласковый, внимательный, может быть, даже любящий, и попросил ее пересказать все, что она увидела во сне. Так она и сделала. С паузами, с колебаниями, сама не зная толком, как облечь в слова ужасные видения. Закончив рассказ, она уронила голову на руки и часто заморгала, - и тут к ней подсела ракханка и прижала ее к себе, чтобы голоса детенышей-ракхов смогли утешить несчастное человеческое дитя.
- Это всего лишь сон, - презрительно фыркнул Таррант. - Возникший в сознании испуганной девчонки и преподнесший ее страхи в виде зрительных образов. И ничего более.
- Мне это не нравится, - пробормотал священник. - Мне все это крайне не нравится.
Охотник хмыкнул:
- Выходит, мы теперь руководствуемся снами? Не только собственными, но и снами полубезумной девчонки!
- У нее есть не только это, - огрызнулся священник. - И вы это прекрасно знаете.
- Знаю я только одно. Я выбрал Вольный Берег, потому что этот порт наилучшим образом соответствует нашим планам. И так оно и есть, пусть даже все сны на свете гласят прямо противоположное.
- Но, насколько я понимаю, эта идея вам даже не принадлежит. Не так ли? Если я не ошибаюсь, ее высказал Москован...
- Прошу вас, священник! Не считаете же вы меня откровенным глупцом! Прежде чем послать вас к Рану Московану, я подверг его столь основательному Познанию, что могу составить за него его собственную биографию. И на всякий случай я подверг его еще нескольким Творениям. Этому человеку предать нас так же трудно, как выйти в море не на борту корабля.
Возникло долгое молчание, холодное и враждебное.
- Послушайте. - Голос Тарранта обжигал не хуже льда. - С девочкой разбирайтесь как вам угодно. Но если нас где-нибудь и ждет засада, то наверняка в Адской Забаве, и у меня нет ни малейшего желания угодить в расставленные сети. Какие бы сны кому-нибудь из вас ни снились.
И он ушел, печатая четкий презрительный шаг, - и даже в стуке захлопнутой им за собой двери прозвучали гнев и презрение. Йенсени поплотнее приникла к Хессет: в таком тепле ярость и ненависть не могли настигнуть ее. Детеныши ракхов тут же зашептались с нею на чужом языке, но она все поняла.
"Отправляйся в Адскую Забаву, - внушали они. - В Адской Забаве полная безопасность. А Вольный Берег - это ловушка".
"Я знаю, - мысленно ответила она. Сияние охватило ее, став теперь ослепительно ярким. - Но что мне делать? Как переломить происходящее? Подскажите", - взмолилась она. Но голоса пропали, слившись в нечленораздельный гул. Более или менее похожий на раскаты дальнего грома.
- Ну, и что теперь? - спросила Хессет.
Тяжело вздохнув, священник опустился на скамью.
- И в самом деле - что? Мне ведь самому не развернуть этот чертов корабль, не так ли?
- А если бы вам это удалось? - спокойно поинтересовалась Хессет.
У священника перехватило дух. Возникла долгая пауза.
- Возможно, я так и поступил бы, - пробормотал он в конце концов. - Но какое это имеет значение? Решение ведь уже принято - и не нами. А нам самим в Адскую Забаву не повернуть.
Теперь Йенсени слышала нечто иное - тоже шепот, однако другого рода. Как будто ветер подул в их сторону над океанским простором. А вместе с ветром и барабанная дробь дождя, и раскаты дальнего грома. Все это было слишком тихо, чтобы кто-нибудь другой мог услышать, да и она сама не расслышала бы ничего, не охвати ее неописуемо яркое Сияние.
- Черт побери, - пробормотал священник. - Ненавижу плавать по морю.
И вот он ушел, дверь захлопнулась и за ним, оставив их наедине друг с другом - Йенсени и Хессет.
Во тьме.
С Сиянием.
С музыкой начинающейся бури...
За все месяцы, проведенные в море, Дэмьен так и не научился разбираться в плавании под парусом. Нет, он понимал, что попутный ветер хорош, а встречный плох, и хуже всего полное безветрие, потому что оно означает безрадостную альтернативу: либо застыть на месте, дожидаясь, пока не повеет хотя бы легкий бриз, либо, как следует помолившись и сосредоточившись, развести пары и надеяться на то, что это сработает. Но прочие тонкости ходьбы под парусом так и остались для него тайной: он не знал, когда надо убрать часть парусов (но, конечно, не все), когда, почему и под каким углом развернуть, не знал, почему ветер, дующий сбоку, может при определенных условиях оказаться самым лучшим, не знал языка тонких - и даже тончайших - намеков, которыми море и ветер извещают о приближении настоящей опасности.
Зато он научился разбираться в поведении людей на борту. Проведя в море всего месяц, он уже умел узнавать о дожде по определенному выражению на лице Раси, а что касается более или менее бесцеремонных повадок капитана Рошки, то они и вовсе стали для него своего рода барометром. А через четыре месяца плавания он начал узнавать о приближении бури по особого сорта ругательствам, которые изрыгал боцман, и по кушаньям, которые готовил на ужин кок.
