— Тише, — прошипел старший хирург, и молодой врач умолк.
В следующей палате было трое больных. Правда, людьми Ленц мог их назвать только с большой натяжкой…
У окна располагалось подобие манипулятора, увенчанное красивой мужской головой с огненно-рыжей шевелюрой.
— Как самочувствие? — спросила Ора Дерви.
— Спасибо, Ора Дерви, сегодня лучше, — ответила голова.
— Он уже заучил простейшие движения, — вмешался старший хирург.
— Значит, скоро будете самостоятельно передвигаться, — ободряюще сказала Ора Дерви, и голова улыбнулась.
— На воле, доктор?
— Сначала научитесь перемещаться по палате, — сказала Ора Дерви, переходя ко второму больному.
На белом столике под вакуумным колпаком лежал узкий параллелепипед, выполненный из какого-то пористого материала.
— Здесь, если угодно, копия мозга человека, — пояснила Ленцу Ора Дерви. — Человек был неизлечимо болен. Он долго скрывал свою болезнь, и в клинику попал слишком поздно.
— Кто он был? — спросил Ленц.
Ора Дерви назвала имя.
— Знаменитый композитор?
Ора Дерви кивнула.
— Когда больного в бессознательном состоянии привезли сюда, жить ему оставалось несколько дней, — сказала она. — Мы сделали все, что в человеческих силах. Но хирургическое вмешательство уже ничего не могло изменить. Тогда мы переписали информацию, содержащуюся в его головном мозге, вот сюда, на запоминающее устройство. Можете поверить, пришлось нелегко: пятнадцать миллиардов клеток! Зато теперь мы сможем в некотором смысле восстановить для человечества выдающегося композитора.
— Вы вырастите точную копию того, который умер? — поразился Ленц.
— К сожалению, точной копии не получится, — сказала Ора Дерви. — Тело его было поражено смертельным недугом, и попытка восстановить снова приведет впоследствии к мучительной смерти. Ничего не поделаешь, мы не научились еще бороться с необратимостью.
— В каком же виде вы восстановите его? — спросил Гуго Ленц.
— Вы обратили внимание на башню в долине, когда летели сюда? — задала вопрос Ора Дерви.
Ленц кивнул.
— Башня и будет его обиталищем, — показала Ора Дерви на параллелепипед. — Когда мы подключим к усилителям копию мозга, она сможет мыслить точь-в-точь, как тот, умерший. Сможет читать, диктовать письма. Сможет, главное, сочинять музыку. Но он никогда уже не сможет, допустим, пройтись по саду с милой женщиной, окунуться в морские волны или съесть бифштекс.
— Но разве мыслить — не значит существовать? — вставил старший хирург.
— И сколько он сможет… прожить… в башне? — спросил Ленц.
— Практически вечно, — ответила Ора Дерви. — Башня превратится в источник музыки, необходимой людям. Скажите, доктор Ленц, разве мы не заслужим тем самым благодарность человечества?
— Благодарность человечества — возможно… Но вот благодарность композитора… я не уверен, — тихо сказал Гуго Ленц.
Свита Оры Дерви переглянулась.
На койке — единственный в палате — лежал молодой человек спортивного вида. Он внимательно слушал, о чем говорят врачи, и не отрываясь глядел на Ору Дерви.
— Самый легкий случай среди остальных, — сказала Ора Дерви, улыбнувшись молодому человеку, от чего тот просиял.
Ора Дерви просмотрела показания датчиков, прикрепленных к разным точкам мускулистого тела. Данными она осталась довольна.
— Астронавт… — пояснила Ора Дерви. — Возвращаясь на Землю, где-то близ Плутона попал в излучение. К счастью, вовремя обратился к нам. Мы последовательно сменили ему все важнейшие органы, начиная с сердца и кончая почками. Результаты перед вами, доктор Ленц.
— Скажите… Я смогу уйти в космос? — негромко спросил молодой человек.
— Только в космосе вы и сможете жить, — ответила Ора Дерви. — Любая тяжесть приведет к гибели. Отныне ваша стихия — невесомость.
Процессия в прежнем порядке двинулась к выходу.
— Послушайте… — прошептал молодой человек.
— Что еще? — нахмурилась, обернувшись, Ора Дерви.
Все остановились.
— Понимаете, у меня здесь, на Земле, невеста… — Горячо, сбивчиво заговорил астронавт. — Она ждет меня. Ждет… Я знаю из радиописем. Как же теперь?.. — голос его прервался.
— А сможет ваша невеста жить в невесомости? — спросила Ора Дерви.
— Она ненавидит невесомость. Не переносит ее. Однажды, еще до моего старта, мы отправились…
— Лучше всего вам забыть ее, — мягко перебила Ора Дерви. — Навсегда.
— Но…
— Поймите же, вы не сможете жить в условиях тяжести, как рыба не сможет жить на суше. Ваша родная среда — невесомость и только невесомость, заключила Ора Дерви, отвернувшись.
Они посетили еще множество палат, но перед Ленцем все время стояли глаза молодого человека, полные муки…
После обхода Ора Дерви пошла проводить Ленца.
— Вы не примирились с киборгизацией? — спросила она.
— Наоборот, я еще больше укрепился в своем отрицательном мнении, ответил Ленц.
— Мы спасаем людей.
— Спасаете, но какой ценой?
— За возможность жить никакая плата не чрезмерна, — сказала Ора Дерви.
— Не уверен, — отрезал физик.
Они подошли к машине Ленца.
— Так, может, ляжете в клинику хоть на несколько дней? — снова предложила Ора Дерви. — Речь идет только об исследовании. Даю слово, скальпель вас не коснется.
— Я абсолютно здоров, — упрямо покачал головой Гуго Ленц и открыл люк машины.
К 5 июля был приведен в боевую готовность весь полицейский аппарат страны.
Улицы и площади бурлили. То здесь, то там вспыхивали митинги. Впрочем, среди выступавших единодушия не было. Одни требовали сделать все, чтобы защитить физика Ленца от любых покушений, другие считали, что наоборот чем меньше останется ученых на свете, тем лучше будет, и не к чему вообще поднимать такой шум из-за физика, хотя бы и знаменитого.
Что касается Ядерного центра, то здесь все шло, как обычно, будто бы не на этот самый день неизвестный злоумышленник назначил гибель доктора Гуго Ленца.
Ленц в этот день был таким, каким его давно уже не видели сотрудники. Работа у него спорилась, он смеялся, шутил, даже напевал глупую песенку о фиалке.
После обеда Гуго Ленц уединился со своим помощником Имантом Ардонисом. Они о чем-то долго толковали. Матовая дверь не пропускала ни звука. Любопытные, то и дело шмыгавшие мимо двери, ничего не могли услышать — у них была лишь возможность наблюдать на светлом дверном фоне два силуэта: один оживленно жестикулировал, словно в чем-то убеждая собеседника, другой в ответ лишь отрицательно покачивал головой.
