И сияющий ураган завертел его.
***
… Виноват я перед нею…
… Я, ведь, должен был почувствовать в этот день… приехать… когда её сбила машина!
Знаешь, я, ведь, так и не узнал, как её зовут и где она живёт… жила. И на похоронах не был…
Но я не чувствую, что Светлячок сердится…
И теперь, рассказав… нет… пережив всё снова… я думаю, что это неважно. Где-то там и сейчас играет музыка… и светится конфетти… и Спутник летит…
И там меня ждёт моё смешливое счастье.
И я возьму её за руку… и мы вместе попросим прощения у Наташки — прости, но мы не можем жить друг без друга… и она поймёт и улыбнётся… и мама строго скажет — знаю я тебя, — не обижай девочку, понял?
И будет бал!
***
P.S. Я встаю со скамейки и бережно глажу скос памятника — крашеное железо дешёвенькой стелы, по всему видать — сваренной из листов железа «тройки» бесплатно на бывшей бабушкиной работе.
Мне хочется что-то сказать… но я не могу найти слов.
Я вспоминаю Любимую Девушку, которую не видел уже много лет, и которая давным-давно вышла замуж. И я поднимаю голову и смотрю в небо сквозь ветви горячих от солнца сосен.
Я твёрдо знаю — играет музыка. И сияет волшебными огнями новогодняя ёлка! И Светлячок никогда не расстанется со своим любимым…
— Удачи, ребята! — шепчу я и осторожно, стараясь не наступить на цветы, выхожу через маленькую калитку в ограде могилы. — Удачи вам! Навсегда!
Настька выходила замуж! Сваты приедут! Из хутора!! Нет, просто ум отказывался верить в это!
Сверкая босыми пятками, Алёна бежала по лужам и от восторга орала во всё горло, пока Тишка, бестолковый соседский пёс не облаял её басом из дыры под забором. Тишку Алёна боялась и опасливо обежала страшное место по дуге, на всякий случай, держась к противоположному забору, за которым, судя по кашлю и звяканью жестяного ведра, соседская прабабушка Марина Дорохова опять ковырялась в огороде.
— Что вопишь? Иди-ка лучше сюда, Алёнка, я тебе яблоко дам! — крикнула она. — А то орёшь, как телевизор, а не понять, что за новость.
— Яблоки и у нас есть, я редиски хочу! А что такое тили… тиливидир? Это, как компутер, да? — запыхавшись, выпалила Алёна и, поглядывая на морду дурного Тишки, торчащую из дыры, стала ждать у ворот, ожидая, пока прабабушка Марина откроет ей калитку. Тишка гавкал не переставая. Из-за соседних домов ему уже горячо отвечали Рексы, Тузики, Полканы и Джеки.
— Давай, заходи, — сказала прабабушка, отодвигая скрипучий засов. — Посидим, Алёнка, на солнышке, погреем старые кости.
Алёна хихикнула и прошмыгнула мимо прабабушки Марины. Как всегда, весь желторотый дороховский выводок, опекаемый молодой бабушкой Таней, неразборчиво пищал где-то за задним забором, за которым начиналась сама Кокуйская яма — гигантский зелёный кратер старинного карьера. Весь Кокуевский район выходил задами на эту яму, где всю жизнь сажали картошку, а зимой катались на лыжах и устраивали по весне Масленицу для самых маленьких. В самом центре карьера поблёскивала вечная лужа, из которой торчало насквозь проржавевшее брюхо танка. Ни гусениц, ни колёс у него не было ещё со времён последней войны… а то и с самых незапамятных времён, которые ещё до Чумы были.
Куры важно расхаживали у мерседеса с забитыми фанерой окнами. Изнутри машины доносилось глупое квохтанье несушек. Петух, взлетевший на крышу, гордо поглядывал на Алёну.
Хороший двор у Дороховых! Крепкий. Говорят, прабабушки Марины мужа отец всё-всё про компутеры знал! Они давно тут живут.
Редиска была сочная и крупная. У бати с мамкой почему-то именно с редиской дела шли так себе, хотя всё остальное, вроде бы было не хуже, чем у соседей. Такая уж планида им выпала, как говаривала мамка. Дёргать овощи за хвостики было сплошным удовольствием. В комьях земли извивались дождевые червяки. Иногда попадалась насквозь проржавевшая гильза или совсем уж бесформенный гвоздь. Мухи радостно жужжали над развороченными грядками. Алёне удалось убить подряд сразу двух слепней. Она, было, нацелилась и на пчелу, присевшую прабабушке Марине на плечо, но пожалела. Пчела с достоинством улетела в сад.
За рекой низко заревел гудок. Завод объявлял обед.
— Ишь ты, а я думала, что прослушала гудок-то! — заметила прабабушка Марина. Она выпрямилась и скептически поглядела на четыре ржавых проволочных корзины, набитые редиской и морковью. — Спросишь у мамки мешок, отсыплю вам. Всю корзину ты не дотащишь. Не то Настёнку с Наташей позови. Вдвоём они корзинку осилят. А у мамки мне ромашки сушёной попроси. Что-то я в этом году не запаслась толком-то…
— Ага, спасибо, — беспечно ответила Алёна. Гудок возвестил начало обеда, а значит, можно было посидеть на завалинке, поболтать ногами, похрустеть редиской и выложить прабабушке все-все новости по второму разу. Есть всё равно не хотелось, — живот был набит овощами.
Дороховский выводок потянулся в дом, обедать. Сзади шла молодая бабушка Таня в новеньких щеголеватых лапоточках, чуть ли не прутиком загоняя детвору в дом. Малыш Ромка-Лёмка хныкал, пытаясь улизнуть из строя к сидящим на завалинке, но попытку эту бабушка Таня мгновенно пресекла.
Настьку сватал сын фермера Семёна из хутора, что за горой Ялунихой, на которой церковь стоит. Семейство его старинное, зажиточное. Одних ружей у них три штуки, а Таська-безногая самые лучшие луки делает. Дар у неё такой. Братовья её на закорках таскают, когда она под заказ лук и стрелы мастерит и ей надо подходящую древесину искать. Вроде, лук, как лук, да и стрелы ничем уж таким не отличаются, но мужики на заводе только таськину работу и признают. Сами ей наконечники отковывают, чтобы уж наверняка. И на всех ярмарках кто потом первые места забирает? Наши, алапаевские! Заводские — они такие, их на дерьме не проведёшь.
Жених хороший — в маму пошёл, весёлый.
— В по-за-том году ему четырнадцать было? Так, значит, в этом шестнадцать исполнится, — гордо рассказывала Алёна. — Настёна у них, как за каменной стеной будет. И то сказать, — серьёзно рассудила она материными словами, — девке пятнадцатый год пошёл. Самое время рожать. Семёну на хозяйстве каждая пара рук ой, как нужна!
Прабабушка Марина Дорохова хихикнула:
— Ну, Алёнка, ты, прямо, как взрослая рассуждаешь!
Вечером, когда отец пришёл с завода, мать собрала всех трёх дочерей. Алёнке был сделан втык за то, что «уже всем растрепала», Настьке-невесте велено было завтра никуда не исчезать — барахло перебирать будет с мамкой вместе. А то, срам сказать, постельного навалом, а половиков, считай, и нету. Ну, а средней Наташке и вовсе отвесили подзатыльник за то, что за овцами толком не смотрела, и Макарку с Понькой нормально не почистила. А лошади, они тебе не мотобиль, как у Древних. Сами не ездят, за ними ухаживать надо, — поняла, растрёпище?
