— У вас есть лестница?
— Нет. Прежде ведь нам они были не нужны. Но теперь многие уже не могут летать. Существует что-то вроде вашего эскалатора.
Мы спустились по наклонно движущейся ленте, пересекающей все здание по диагонали. Бегущая дорожка. Конечно, без перил. Крылатые создания эти страха высоты не ведают.
Я жадно осматривался. У них не было этажей в нашем понятии. Бесчисленные, как соты, шестиугольные комнатки-призмы, непонятного назначения, незаселенные или покинутые, чередовались то выше, то ниже. В них вели те же крупные, как иллюминаторы, проемы. Ниже располагались огромнейшие шестиугольные залы, высокие, как соборы, и такие же сумрачные, одни пустые, в других мерно громыхали непонятной конструкции машины.
Мы сошли с ленты на землю, и громада здания неслышно поднялась вверх. Я вздрогнул. Отошел несколько шагов и обернулся.
Геометрически безукоризненная постройка эта, с ее поразительной пропорциональностью и соразмерностью, парила в воздухе… Она могла по желанию подниматься или же опускаться. Напрасно искал я взглядом опоры — их не было.
— Неужели вы победили гравитацию? — спросил я.
— Еще два тысячелетия назад.
— Значит, это возможно?
— Конечно.
Мы спустились к океану, там, где он образовывал небольшой, спокойный залив. Вода чуть вздымалась, словно дышала, прозрачная, соленая, сверкающая на солнце. Белый песок хрустел под ногами. Мы разделись. Едва я снял туфли, как сразу почувствовал себя значительно тяжелее, видно, в подошвы добавлялось антигравитационное вещество… Но разве это могло быть просто веществом?
Я немного поплавал и почувствовал себя освеженным и сильным. Семен Семенович только несколько раз окунулся с головой. Смешной загадочный человечек, если он только человек.
После купания мы немного прошли пустынным берегом и сели на нагретые солнцем камни.
Семен Семенович испытующе посмотрел на меня и, кажется, остался доволен.
— Ну, можете спрашивать о чем угодно, — сказал он, усмехнувшись.
Я помолчал, испытывая некоторую неловкость.
— Прежде всего я хочу знать, с к е м я говорю: вы человек или…
— Я — харисянин. Но моя специальность — планета Земля, и я в целях удобства исследования принял оболочку землянина.
— Каким образом?
— Это ведь уже детали, не правда ли? Техникой пересадки мозга мы владеем давно.
— А человек, чье тело вы заняли… он…
— Он прожил свой век, ни о чем не подозревал и умер в свое время, в 1946 году. Он был английским писателем, и, насколько мы его знаем, можно с уверенностью сказать, что он был бы весьма доволен, предоставив свою оболочку, свой футляр для такого дела.
Я внимательно оглядел Семена Семеновича. Довольно нескладная фигура! Короткие ноги, короткие руки. Полнеющий джентльмен средних лет. Массивный лоб, умные, проницательные глаза. Лицо фермера или клерка. Неужели… Какая ирония судьбы! Тот писатель действительно был бы в полном восторге, если бы только знал.
— Вы могли бы выбрать более красивое тело, с точки зрения нас, землян, — пошутил я.
Семен Семенович не улыбнулся. Как я потом убедился, харисяне не знают смеха. И чувство юмора им полностью чуждо.
— Мы лишь записали структуру его тела и мозга, — пояснил он. — А когда воссоздавали, ограничились телом. Мозг же мой — Постигшего Землю.
— Вы действительно ее постигли?
— Землю — да, человека — нет.
— Мы сами себя еще не постигли, — согласился я и задал новый вопрос:
— Вас много на Земле?
— Осталось несколько харисян. Мы постепенно свертываем свои работы.
— Где находится планета Харис? Как могло получиться, что она аналог Земли?
Семен Семенович как-то странно посмотрел на меня.
— Этот вопрос, может, лучше отложить? Я беспокоюсь за вас… Не слишком ли много информации сразу?
— Нет. Я крепок. У нас в космонавты берут самых здоровых — и телом и духом. Кроме того, меня еще не оставляет надежда, что все это сон и я еще проснусь.
— Люди всегда надеются на что-то в этом роде, когда действительность слишком ошеломляюща. Отсюда и ваши религии. Что ж, так легче. У харисян никогда не было религии. — Он смотрел на меня с сочувствием, в котором, однако, не было тепла.
— Что ж, представим, что все это лишь сон, — продолжал он, — сон космонавта. Ему снятся непостижимо далекие Миры, медленно и жутко вращающиеся за бездной пространства и времени. Галактики, антигалактики, пульсирующие в такт друг другу. Когда одна расширяется, другая сжимается, проходит вечность, и все повторяется наоборот. Двойная Вселенная. Вы когда-нибудь думали об этом?
— Да. Я задумывался над этим в связи с асимметрией Вселенной, быть может, мнимой. В модели двойной Вселенной кажущаяся асимметричность ее исчезает.
— Вот именно. Оказывается уравновешенным вещество и антивещество. Оказывается полностью уравновешенным и радиальное движение.
— Почему вы говорили об антигалактиках?… Вы молчите? Но ведь этого не может быть?
Я схватил его за теплую человеческую руку. У меня опять потемнело в глазах.
Мне казалось, что я долго лежал на влажном, песке близ лицом и все волны океана прошли надо мною. Но, оказывается, удержался на ногах. Просто время — секунды его и минуты его — иногда чудовищно растягивается.
— Это антигалактика?
— Да, мой друг.
— И я теперь… из антивещества?
— Вспомните, это лишь сон. Мало ли что приснится! Все здесь из антивещества, и мы с вами тоже.
— Но я не чувствую никаких изменений.
— А почему вы их должны чувствовать?
— Значит, я лишь копия Кирилла Мальшета? Копия с обратным знаком…
— Все мы только бледные копии самих себя, — философски заметил Познавший Землю, — и каждый стремится полностью осуществить самого себя, что не всегда удается. Вам эту возможность судьба предоставляет.
Я опустился на камни и закрыл глаза. Он подождал, пока я приду в себя.
— Чего вы хотите от меня? — спросил я наконец.
— Очень многого. Нам нужна помощь людей. Нас постигло величайшее бедствие. Наша цивилизация гибнет.
— Войны?
— Мы никогда не знали войн. Мы не агрессивны.
— Что же тогда?
— Нас погубило бессмертие.
Мы долго молчали. Значит, эти существа бессмертны. Да, слишком много информации сразу. У меня было такое состояние, как в невесомости, когда в нее начинаешь входить…
— Дом для вас и ваших товарищей готов, — сказал Семен Семенович, — но, пока вы один, я побуду с вами.
Я хотел сказать, что мне лучше побыть одному, чтоб обдумать все, что на меня обрушилось, но согласился. Он, кажется, был доволен. Я поколебался, прежде чем задать ему следующий вопрос.
