— Ты Джимми ди Гриз!
Казалось, он был так же удивлен, как и я. Но не настолько, чтобы реакция его замедлилась. Пока я включал позднее зажигание, его уже работало на полную мощь. Должно быть, он каждый день репетировал дома перед зеркалом, потому что его выпад был слишком скор. Как только я повернулся, чтобы удрать, в открытом окне появилось дуло безоткатного автомата семьдесят пятого калибра.
— Попался! — сказал он. С гадкой, во весь рот, дьявольской улыбкой стража порядка.
— Это не я — кто-то другой — вы обознались! — едва дыша проговорил я, в то же время вскидывая руки вверх. — Вы же не будете стрелять в беззащитного ребенка только по подозрению?
Дуло не дрогнуло, а я струхнул, перемещаясь потихоньку боком к передку машины.
— Остановись и подойди сюда, — крикнул он, но я продолжал нервно двигаться вперед. Я сомневался или надеялся, что он не станет хладнокровно расстреливать меня. Насколько я помнил, это было противозаконно. Я хотел, чтобы он последовал за мной, потому что для этого ему потребовалось бы вытащить автомат из окна. Не было никакой возможности целиться в меня и открывать дверь в то же самое время. Пулемет исчез — и я тоже! В то мгновение, когда он опустил дуло, я повернулся и побежал, — наклонив голову и изо всех сил перебирая ногами. Он закричал мне вслед — и выстрелил! Автомат затрещал, словно артиллерийское орудие, и пуля, просвистев у меня над ухом, вонзилась в дерево рядом. Этот полицейский безумец.
— Вот так-то лучше, — произнес он, опираясь дулом на открытую теперь дверцу машины и нацелив его на меня. — Я стрелял мимо. Но только на первый раз. В следующий раз я буду стрелять на поражение. У меня золотая медаль по стрельбе из этого оружия. Поэтому не искушай меня показать тебе, как здорово я умею обращаться с этой штукой.
— Ты просто сумасшедший, так и знай, — сказал я, осознавая, насколько пискляво это звучит. — Ты не можешь стрелять в людей по первому подозрению.
— Могу-могу, — ответил он, подходя ко мне со все еще нацеленным на меня автоматом. — Это не подозрение, а опознание. Ты сам прекрасно знаешь, кто ты такой. Преступник, которого разыскивает полиция. И знаешь, что я тебе скажу?
Я скажу, что этот преступник схватил мой автомат, он сработал, и тот был застрелен. Ну, каково? Хочешь потрогать мой автомат?
Он был психом, это точно, да к тому же полицейским. Было видно, что он и в самом деле хочет, чтобы я совершил какое-нибудь неосторожное движение и дал ему возможность застрелить меня. Как ему удалось избежать всех тестов, которые должны были отсеивать таких типов, как он, из стражей порядка, мне так и не дано было узнать. Но ему как-то удалось. Он получил разрешение носить при себе оружие и всеми способами искал повод, чтобы применить его. Такого повода я ему не дал. Я неторопливо вытянул руки перед собой, запястья вместе.
— Я не сопротивляюсь, лейтенант, смотрите. Вы совершили ошибку, но я подчиняюсь. Наденьте на меня наручники и посадите в машину.
Он не был счастлив это услышать и нахмурил брови. Но я больше не шевелился, и он в конце концов сдался, вытащил наручники из-за ремня и протянул их мне.
— Надевай.
Я защелкнул их на запястье, очень слабо, так что я мог свободно вытащить из них руку, затем на втором. Я смотрел вниз и не видел его движений. Пока он не взял меня за обе руки и не затянул наручники так, что они врезались мне в кожу. Он улыбнулся мне, вкручивая металл в мои мышцы с садистским ликованием.
— Теперь попался, ди Гриз. Ты арестован.
Я посмотрел на него, он был на голову выше меня и весил, наверное, в два раза больше, — и расхохотался. Он должен был спрятать свой автомат, чтобы схватить меня — что он и сделал. Солидный мужчина хватает маленького мальчика. Он не мог понять, почему я смеюсь, и я не дал ему возможности сделать это. Я сделал самое легкое, быстрое и наилучшее, что только было возможно в данных обстоятельствах. И самое гнусное. Я со всей силы двинул ему в пах, и он отпустил мои руки, сложившись пополам. Я сделал ему одолжение, бедному малому, видимо, было больно, и двинул ему по шее моими сцепленными руками. Он потерял сознание, еще не долетев до земли. Я нагнулся и стал шарить в поисках ключа от наручников.
— Что здесь происходит? — спросил чей-то голос, и на тротуар пролился свет из открывшейся в доме напротив двери. Звук выстрела, должно быть, перебудил всю улицу. Придется позаботиться о наручниках позже. А сейчас нужно заметать следы.
— Человек ушибся! — крикнул я. — Я ему помогу, — последнее я бросил через плечо, рысью проносясь вдоль по улице и сворачивая за угол. В дверном проеме появилась женщина и окликнула меня, но я не стал останавливаться, чтобы послушать ее. Мне нужно было бежать, удирать подальше от этого места, пока не забили тревогу и не начали поиски. Наши планы, похоже, рушились. А мои запястья ужасно болели. Я взглянул на них, пробегая мимо уличного фонаря, и увидел, что они стали совершенно белыми. И начали неметь. Наручники были такими тугими, что нарушали кровообращение в руках. Слабое чувство вины за не очень честное сражение тут же, исчезло. Нужно было избавиться от этих штуковин — и побыстрее. В контору, и только туда. Я добрался до нее, избегая главных улиц и держась в стороне от людей. Но когда я подошел к черному ходу, руки мои совсем онемели и не двигались. Я ничего ими не чувствовал. Чтобы выудить из кармана ключи, мне потребовалось невыносимо много времени. Когда же мне это удалось, я неожиданно выронил их из рук. И никак не мог поднять. Пальцы не сжимались. Я только и мог, что бороздить своими безжизненными руками вокруг ключей. В жизни бывают скверные моменты — думаю, что этот был одним из самых скверных, которые только у меня — когда-либо были. Я совсем обессилел, был разбит, повержен, побежден. Я не мог пробраться в здание. И никто не мог мне помочь.
И не нужно было никакого медицинского образования, чтобы понять, что если я не избавлюсь от наручников как можно скорее, мне придется всю оставшуюся жизнь ходить с пластиковыми руками. Это точно.
— Нет, этого не будет! — услышал я свой голос. — Выбей дверь, сделай что-нибудь, открой дверь пальцами ног.
Нет, не ногами! Я пошарил негнущимися пальцами по земле, отделил в связке нужный ключ. Затем наклонился, прикоснувшись высунутым языком, нащупал его местоположение, не обращая внимания на пыль и грязь, попавшие в рот вместе с ним. Потом я втянул губы и поймал ключ зубами. Пока все хорошо. Если у вас когда-нибудь возникнет желание открывать дверной замок зубами, в то время как ваши руки скованы наручниками, единственное, что я могу вам посоветовать в этом случае — не пытайтесь! Смотрите, вам нужно будет вертеть головой туда-сюда, чтобы попасть ключом в замочную скважину. Затем крутить ей, чтобы повернуть ключ, и долбить дверь головой, пытаясь ее открыть… В конце концов, это сработало, и я упал лицом вниз на пол своей конторы. Зная, что мне еще предстоит та же самая работа наверху. И я проделал ее и ввалился наконец в кабинет, будучи обязанным больше своей настойчивости, упрямству и грубой силе, чем сообразительности. Я был так измучен, что не мог шевелить мозгами. Я мог только сопротивляться. Я закрыл дверь локтем и проковылял к своему верстаку, вывалил ящик с инструментами на пол, перетряхивая его до тех пор, пока не нашел вибропилу. Подобрав ее зубами, я с трудом примостил ее в щели открытого ящика шкафа, прижимая ящик локтем. Вместе с губой, из которой тут же хлынул фонтан крови, которого я не заметил. Запястья горели — но руки этого не чувствовали. На них было страшно смотреть. Времени совсем не осталось. С помощью локтя я включил пилу. Выставив руки вперед, к лезвию, я развел их как можно дальше, чтобы натянуть цепь.
