Я выбрался из лужи и теперь сижу на упругом мшистом покрове. Сегодня, кажется, первый день, когда нет дождя. Значит, скоро зима. Я не пойду за рыжебородым, который уносит в рюкзаке мою жизнь. Когда-то он подарил мне счастье, а сейчас я должен вернуть ему долг. Теперь-то я знаю, что не дойду, но идти все равно надо. И я плетусь с кочки на кочку, пока часов через пять не выхожу к реке. Она небольшая, синяя и холодная. Я беру правее, чтобы подыскать подходящую переправу, и вдруг замечаю его. Он тоже ищет брод. У него в руках шест, чтобы ощупывать дно.
Сапоги он снял и держит их под мышкой. Видно, что ему ме- шает рюкзак. Вот он вернулся на берег, сбросил рюкзак, огляделся по сторонам. Что-то делает на берегу — отсюда не вид- но, все же метров триста. Потом снова пошел в воду, на этот раз в сапогах. Правильно, все равно ноги мокрые, а камешки на дне острые, без обуви не пройдешь.
Я отыскиваю палку и начинаю тыкать в воду. Здесь везде крутой спуск, да и глубина порядочная. Я долго брожу по бе- регу и наконец, решаюсь двинуться вверх по течению. Там, ве- роятно, больше мелких мест. А как дела у рыжебородого? Я ос- матриваю поворот реки, где маячил его силуэт, и никого не вижу. На противоположном берегу низко склонились вековые кедры. На этом — шумит сосновый молоднячок, продуваемый про- низывающим осенним ветром. Я медленно иду туда.
Песок под рюкзаком успел осесть и слежаться. Когда я потянул мешок за лямки, под ним открылась яма, на самом дне которой собралась вода. Немного поодаль на мелкой речной зы- би раскачивался какой-то предмет. Я извлек его. Старая пыжиковая шапка. На внутреннем ободке вышита хорошо знакомая надпись: «Ник. Курилин».
И вот здесь что-то произошло. Я, Галуст Мироян, из тайги был переброшен в свою церебротронную вскриком: «Отец, отец!» Это кричал Борис Ревин. Я бросился к пульту, отключил цереб- ротрон и подошел к больному. Он бредил! Это огромная победа. Это первый шаг к выздоровлению. Интересно, что, когда я рассматривал кривые биопередачи, я отметил колоссальный толчок-импульс. Огромное нравственное возбуждение вывело больного из состояния апатии.
Он уже реагирует на яркое освещение! Свет прожектора вызывает дрожание век. Сейчас Ревин по-прежнему бредит. Мы на- чали использовать различные химические препараты. Надеемся, надеемся, на многое надеемся!
Кстати, я долго думал об увиденной сцене в тайге. С твоих слов я знал о семейной драме Михайловых. Получается, что Ми- хайлов ни в чем не виноват, это его бросил Курилин. И Михай- лов принял предательство друга на себя. У них там были ка- кие-то счеты. Но когда я «просматривал» эту сцену, мне пока- залось, что Курилин был болен. Я проверил все внешние приз- наки заболевания, которые мог не заметить измученный и оту- певший от усталости Михайлов. Похоже на таежный энцефалит. Это тяжелое, быстро развивающееся мозговое заболевание могло сделать Курилина невменяемым.
Вопрос. Какие открытия прошлого, по вашему мнению, сохра- нили свое значение и в наши дни?
Ответ. Мне не хотелось бы умалить и принизить значение множества великолепных достижений науки прошлого, но я возь- му на себя смелость назвать всего лишь две, по-моему, совер- шенно уникальные победы человеческого разума. Это атомная энергия и раскрытие тайны жизни.
Вопрос. Скажите, если б эти открытия не были сделаны в свое время, насколько задержалось бы развитие нашей цивили- зации?
Ответ. Этого не могло произойти. Они были подготовлены всем ходом истории человеческого общества. Атомный век для человечества начался с лучей, обнаруженных Беккерелем, а не со взрыва бомбы над Хиросимой. Точно гак же разгадка тайны жизни началась с открытия структуры нуклеиновых кислот, а не с тех грандиозных потрясений, к которым привело использование виталонги.
Вопрос. Вы считаете, что применение этих великих открытий не всегда шло по правильному пути?
Ответ. Безусловно. Чтобы проникнуть в тайны атома, не стоило взрывать атомную бомбу. Это нисколько не продвинуло нас по пути познания ядерных процессов. И опять же навязчи- вые и вздорные идеи о бессмертии, якобы порождаемом виталон- гой, на некоторое время сбили науку о жизни с правильного пути. Нам остаегся утешаться тем, что все это этап, давно пройденный человечеством. Сейчас атомная энергия верно и преданно служит людям, а виталонга-прим стала самым зауряд- ным препаратом в любой аптеке. Вы сами, наверное, ею пользу- етесь, а если нет, то скоро начнете. Она спасает людей от преждевременной старости, придает необыкновенно устойчивый жизненный тонус, неиссякаемую бодрость духа, великолепную трудоспособность в любом возрасте.
Вопрос. Скажите, председатель, как себя чувствует Борис Ревин-Михайлов, самый старый человек на земном шаре, да и, пожалуй, во всей Солнечной системе?
Ответ. В настоящее время он руководит объединением…
— Ну, хватит валять дурака, — сказал Положенцев, входя в дверь с букетом цветов.
Ромка поперхнулся недосказанной фразой и закашлялся. В его руках дрожал микрофон (чайная ложечка). Курилин по-преж- нему величественно покоился в кресле. Он посмотрел на часы и, преувеличенно кряхтя, поднялся.
— Что, уже пора ехать? — сказал он, обращаясь к Положен- цеву.
— Да, такси уже у подъезда.
— Если эти роскошные цветы предназначены для Бориса, — Курилин потрогал влажные малиновые астры, — то совершенно напрасно: он их терпеть не может.
— Не для Бориса, — отрезал Положенцев.
Остановленный миг
Всего два часа продолжалась эта странная попытка заглянуть в бесконечность, остановив миг.
Чего ждала Эроя, включив аппарат? Она ведь знала, что прошлое, возвращенное благодаря бесперебойной работе искусственной памяти, не могло заменить ни настоящего, ни будущего.
Сейчас Веяд был здесь, рядом. Сейчас? Нет, это «сейчас» давно стало прошлым и поселилось в сознании автомата, всегда готового к услугам, всегда умеющего повторить ускользнувшее мгновение, но не способного превратить утраченное в настоящее.
Эроя встретилась с Веядом как в сновидении. Но это ясновидение» было точным отражением действительности и не давало ни на минуту забыть, что время необратимо.
И все же Эроя не жалела, что включила аппарат. Два часа она провела «вместе» с Веядом, и временами почти казалось, что он вернулся. Может, он и вернется, если его отпустит даль. Но когда? Десять лет прошло, и пройдет еще десять, и еще двадцать…
Она ждала. Но ведь и он тоже ждал, если был жив. Между ними были звезды, которые своим светом напоминали ей, как велика Вселенная и как легко в ней затеряться.
