Илья, помнится, попробовал блеснуть эрудицией, начал говорить о рассказе О'Генри, в котором художник нарисовал и прикрепил к ветке желтый листок, потому что смертельно больная девочка загадала: сорвет ветер с дерева последний листок, и я умру.
"Любопытно, - ответил Марек. - Но, во-первых, у нас не умирают, а во-вторых, я, к сожалению, не читал О'Генри. У наших кукушек четкая программа - ворожить больным много лет. Не меньше ста".
Илья отогнал воспоминания, прислушался к шуму деревьев, разыскивая в нем голос лесной вещуньи.
- Кукушка, кукушка, - произнес он известные с детства слова. - Сколько лет мне жить?
Она ответила.
Илья досчитал до двенадцати и смущенно улыбнулся - голос вещуньи вдруг исчез. Затем кукушка отозвалась снова, только уже в другой стороне и сердце - смешное сердце, не верящее ни в бога, ни в черта, - защемило от этой паузы. Как ее понимать? Продолжили ему счет или нет?"
- Не верьте лукавой птице!
Он не заметил появления Ирины и в который раз подивился ее бесшумной, по-звериному осторожной и одновременно стремительной походке. В одной руке девушка держала упаковку натурального мяса, в другой, будто пучок стрел, торчали деревянные шампуры.
- Сегодня фирменное блюдо Язычницы, - весело заявила Ирина. - Вы, Садовник, поступаете в мое распоряжение. Я назначаю вас хранителем очага. Короче, идите за хворостом.
- С радостью, - согласился Илья. - А где ребята?
- Давыдов повез сюжеты "Славян" на объемное моделирование. Семь сюжетов. Эмма и Гай... собирают цветы. Анатоль что-то высекает. На скале, возле Ворчуна.
- Что именно? - поинтересовался Илья.
Ирина беспечно махнула рукой. Шампуры полетели в разные стороны.
- Ну, вот.
Пока она собирала их, Илья отобрал, чтоб нести, упаковку с мясом. Розовые прямоугольные кусочки ничем не отличались от синтетических.
- Давненько я не пробовал деликатесов древности, - Илья сделал хищное лицо, наклонился над мясом, как бы охраняя свою добычу.
Ирина рассмеялась.
- Он не признается, - пояснила она, продолжая прерванный разговор. Рубит себе камень, а меня и близко не подпускает. Все руки пооббивал инструмент-то еще дедовский.
"Надо бы при случае посмотреть, - подумал Илья. - Одно понятно: кризис, к счастью, миновал. Все еще может быть - и маета, и самобичевание, но того, звериного, слепого, уже не будет. Никогда!"
Первые дни после их стычки у котлована Анатоль ходил сам не свой. Всех избегал, подпускал к себе только Ирину. Илья тоже старался не попадаться ему на глаза. Сам не надоедал да и ребятам намекнул: шефу, мол, нужна передышка.
Илья знал, что любое очищение души, любое избавление - дело сложное, а порой и мучительное. Тут тебе и боль, и облегчение - одновременно. Ведь впервые неправота твоя высвечивается прожектором разума и ты впервые видишь эту уродину: объемно, вещественно, до мельчайших подробностей. В этот час раненая совесть отрекается от многих деяний и помыслов, а отрекаться всегда больно и стыдно.
Перелом произошел на четвертый день.
Анатоль нашел его в мастерской, которую пригнали в Карпаты молодые монументалисты и где они жили вместе с Ильей.
- Это правда? - спросил Анатоль с порога.
Его узкое лицо было бледным, глаза глядели испуганно.
- О чем вы, Толь? - удивилась Эмма. Эта худенькая голубоглазая девушка целыми днями компоновала эскизы "Славян", отсеивала лишнее. Илья, глядя поверх ее светлой головки, подумал: "Интересно, он сам додумался или Ирина сказала? Впрочем, какое это имеет значение".
- Вы молчите, - прошептал Жданов. - Значит, правда... Даже подумать страшно - ядерный взрыв! Да, да, теперь я припоминаю: "Защита от дурака"... Да, я хотел покончить... Но только с собой, только себя, свою боль. Я никому не хотел зла, поверьте, Садовник. Господи, как низко я пал!
Жданов повернулся и, слепо щуря глаза, вышел из мастерской.
Сквозь прозрачную стену было видно, как он идет, не идет, а спотыкается - ноги плохо держали его на скользкой, разбухшей после дождя тропинке. Из модуля навстречу Анатолю выбежала Ирина. Она схватила его за руки, о чем-то заговорила - то ли убеждала, то ли сердилась. Жданов стоял безучастный, сгорбленный. Потом кивнул головой. Раз, другой. Улыбнулся скудно, просяще, но улыбнулся!
Илья отступил от стены-окна и встретил по-прежнему недоуменный взгляд Эммы.
- Это значит, - сказал он не очень вразумительно, - что циклон, бушевавший над Европой, иссяк, рассосался. Все барометры вскоре покажут "солнечно". А циклон, дорогая Эмма, один поэт, между прочим, называл депрессией природы.
Он принес к самодельному очагу две охапки сушняка.
- Несите еще, - скомандовала Ирина. - Пусть прогорает. Шашлыки любят жар.
Язычница у огня разрумянилась, оживилась. Она посыпала мясо какими-то специями, пробовала его, нюхала, хмурила брови, отступала от очага и вновь склонялась над углями. Затем как бы невзначай сказала:
- Вы молодец, что вырвали его из заповедника. Три километра разницы, а мир совсем другой... Но я хочу просить вас еще об одной услуге. Это очень важно, Илья. Понимаете, мы через два дня возвращаемся на мою стройку. Толя решил, что "Славяне" могут подождать, а там у него... долг. Понимаете? Надо многое восстанавливать, ремонтировать. Это тоже испытание. Поэтому не оставляйте его пока, Садовник. Мне одной будет тяжело.
- А я и не собирался оставлять, - ответил Илья, пряча улыбку. - Долг брата превыше... Вот только слетаю в Птичий Гам за своим модулем. Сегодня же вечером и отправлюсь.
Это был второй разговор о судьбе Анатоля.
Утром Илье позвонил Антуан. Он битых полчаса расхваливал академика Янина, с нескрываемым торжеством сообщил, что протест Парандовского совет Мира отклонил, а затем сделал паузу и уже менее торжественно заявил:
"Я остаюсь у Янина".
"Насовсем? - удивился Илья. - Тебе что, Зевс, на Земле надоело?"
"Ничего ты не понимаешь, - Антуан упрямо сдвинул брови. - Обитаемые миры - это будущее Службы Солнца. Там люди. Миллионы людей, которые живут и работают зачастую в экстремальных условиях. Мы вскоре пойдем и туда. Повсюду, где есть человек".
"Может, ты и прав. - Илья пожал плечами. - Все мы на уровне миров работаем. Анатоль мой, например. Куда там всем юджинским "черным ящикам"... Знаешь, я чуть лоб не расшиб..."
"Наслышан. За твоего подопечного вся Школа волнуется".
"Первый брат..." - начал Илья известную школьную шутку.
"...увы, не подарочек!" - со смехом закончил товарищ.
- Вы снова куда-то мысленно убежали, - упрекнула Ирина. - А кто будет вращать шампуры?
От прогоревшего костра тянуло прозрачным дымом. Он смешивался с осенней дымкой, уносил к далеким вершинам паутинки бабьего лета.
Как бы в дополнение к этой картине, возле коттеджа Анатоля вдруг возник сгусток тумана и полетел к ним.
