– Ну, доктор! – сказала Зоя. – Неужели вы не снизойдете до нашего уровня?
– Гм, – сомневаясь, проговорил Карачаров.
– А чемпион Федерации, – сказала Инна, улыбнувшись Еремееву, – поделится мыслями о спорте…
– А вы – о театре… – подхватил Петров.
– С радостью. А вы сами?
– Ну, я, – сказал Петров. – Я, право, и не знаю. Кажется в жизни не случалось ничего интересного. Хотя… подумаю.
– И еще, – сказал Еремеев нерешительно, он всегда стеснялся говорить публично. – Мы ведь можем не только разговаривать, но и играть. Хотя бы раз или два в неделю. У нас тут прекрасный зал, можно организовать соревнования – пусть и не на уровне мастеров, но ведь, как говорится, главное – не побеждать, а участвовать!
– Браво! – сказал Нарев. Мила повернулась и поцеловала мужа в щеку.
– Ну, – сказал Истомину совсем успокоившийся капитан, – пожалуй, ваш взгляд в будущее был все же чересчур мрачен, а? И потом, не обижайтесь, пожалуйста, но такого рычага на корабле нет. Не знаю, где вы его видели.
– Не помню, – пробормотал Истомин: он терялся, столкнувшись с критикой, исходившей от читателей. – Мне просто так подумалось… – Он смущенно улыбнулся. – Писатели вообще не пророки. Скорее интерпретаторы.
Капитан кивнул. Ему становилось все радостнее: опасения канули, растворились в оптимизме, который, как вода перед плотиной, все прибывал, все поднимался…
– А администратор! – сказал Петров. – Сколько он сможет рассказать, какие идеи придут ему в голову – дайте только встать на ноги!
– Доктор, – спросил Нарев в наступившей тишине. – Он поправляется?
– Да.
Врачи обычно говорят «да». До поры до времени.
Снова наступила тишина, наверное, пора было расходиться и заниматься своими делами. Но никто не двинулся – и тогда Нарев спросил своим резким, неприятным голосом, на этот раз не приглушая его, как он делал обычно:
– Капитан, у нас что же – нет никакой, совершенно никакой надежды вернуться? Даже одного шанса – из ста, из тысячи, пусть из миллиона?
– Тут нужен специалист по теории вероятности, – ответил Устюг, подумав. – Но полагаю, что вероятность окончательно исчезнет лишь вместе с жизнью.
Вот и все. И понимай, как хочешь…
– Нет, молодцы, молодцы, – повторил инженер Рудик, выгружая из выходной камеры синтезатора несколько металлических деталей, заказанных физиком.
Вместо ответа капитан сказал:
– Но никто из них так и не заикнулся о Земле, о том, что на ней осталось. Словно бы ее и не существовало.
– По-твоему, это плохо?
– Не знаю. Нет Земли – значит нет прошлого. Они согласны думать о ней лишь в будущем времени. Как бы лишились памяти. Но если человек помнит и не хочет говорить – значит он с прошлым не справляется. Не он командует минувшим, а наоборот. Значит, прошлое сидит в нем, как заноза. И будет нарывать. Мне было бы куда спокойнее, если бы они говорили о Земле. С грустью, конечно, но спокойно. Вот как мы с тобой.
– А мы разве говорим?
Капитан невольно улыбнулся.
– Ну, нам не до того. Ты осмотрел батареи как следует?
– Еще нет, Нарев – стоящий мужик, правда?
– Наверное. Хотя… жаль, что администратор лежит.
– Ничего. Встанет.
– Надо надеяться, – сказал капитан. – Хотя – все может быть. Он не согнется, но может сломаться.
– Регенерация идет медленно. Все-таки помешали эти переходы: такие ужасные вибрации. Усилим стимуляцию, тогда пойдет быстрее. И будем дежурить. Вам не надоело?
– Что вы, доктор, мне это очень нужно. Иначе я все время чего-то боюсь… А вы?
Зоя кивнула.
– Мне страшно. Как и всем. Сейчас нельзя оставаться в одиночестве. Надо что-то делать, о ком-то заботиться. Мы всегда должны о ком-то заботиться…
Вера на миг прижалась щекой к ее ладони. Зоя погладила девушку по плечу.
– Ну, до завтра.
– До свидания, доктор.
Вера осталась одна. Кажется, она вздремнула. Разбудил ее голос.
– Сестра… – тихо звал администратор. – Сестра…
Вера вздрогнула, стряхивая дремоту.
– Что со мной? Я болен?
Голос доносился из-под прозрачного купола, был слаб и дрожал – или переговорное устройство так искажало его?
– Лежите спокойно.
– Где я?
– Это госпиталь.
– Значит, на Земле?
Вера не ответила.
– Сестра, вы меня слышите?
– Вам нельзя так много говорить.
– Мы на Земле?
– Выпейте, пожалуйста.
– Сначала ответьте. И что у меня с рукой? И с ногой? Я их не вижу. Щекотно…
– Ничего не скажу, пока не примете лекарство.
– Значит, не на Земле… – пробормотал администратор. – Мне показалось, что это луна. А это свет блестит.
– Вам мешает?
– Пусть горит… Я давно не видел луны, сестра. Мечтал, как в свободные минуты буду гулять в лунном свете… Фу, какая горечь.
– Ничего. Это полезно.
– Я вспомнил: вы не сестра. Вы Вера.
– Да.
– Мне еще долго лежать?
– Если будете спокойны, то встанете быстрее.
– А может быть… не на что будет встать?
– Встанете. А сейчас спите.
– Вера… Дайте руку.
– Зачем?
– Я так скорее усну. Мне почему-то страшно.
– Значит, идет на лад. Когда человеку плохо, ему не страшно. – Вера, поколебавшись, нажала кнопку – купол поднялся, теплый, насыщенный кислородом воздух заполнил каюту. Она положила горячую ладошку на его запястье, ей пришлось перегнуться – ближняя к ней рука была еще слишком хрупка. – Вот. Спите.
– Не отнимайте руки. Так лучше.
– Спите, администратор.
– Да… – пробормотал он. – Я администратор… Совсем забыл.
Он снова впал в забытье. Вера долго не отнимала руки, чувствуя, как набухает и опадает сосуд под кожей, как течет кровь. Кровь пульсировала быстро, беспокойно. Беззащитный человек спал, отдавшись под ее покровительство. И ей показалось, что и ее сердце, словно резонируя, начинает биться сильнее.
Мяч был звонок, удар – уверен, самочувствие – на уровне. Еремеев честно проделал в спортивном зале то, что называлось у него разминкой. Когда успокоилась совесть, всегда донимавшая его, пока он не выполнял определенного им для себя количества рывков, ударов и финтов, он остыл и немного поплавал в бассейне и лишь тогда почувствовал себя человеком, который имеет право быть довольным собой. Он выбрался из бассейна, вытерся, оделся и направился обедать. Как всегда, он немного опаздывал, но к этому привыкли. Еремеев питался по специальной диете, сам ходил на синтезатор, выбирал и заказывал, и немного стыдился этого: не хотел, чтобы его считали привередливым.
