— Никомунедамус! — тихонько позвал дядюшка. Нет ответа.
— Необижумамус! Недогаудеамус! — нет ответа. Вздорный алхимик господский зов игнорировал. Вот тщеславная тварь! Магистр озлился.
— Черттебяпобрамус! Ногиобломамус! Кожуобдирамус!
— Козанострадамус!!! — визгнул старикашка в черной камизе, вылезая-таки из повозки. Он лязгал зубами, с уголков губ стекала красная пена. Обиделся, что ли?
— Пусть твоя бабушка помнит это глупое имя! Кто только его придумал мне на горе? Делать больше нечего — абракадабру всякую разучивать! Я и так за тебя тружусь, мало того, что от инквизиции спасаю, так еще и твои обязанности выполняю, рецепты достаю! Рецепт философского камня кто принес? Я!
Мало ли, что свойства не те, камень-то образовался, что еще надо? Вот еще рецепт. Как золото приготовить. Наколдуешь два фунта этого к утру! — рыцарь сунул трясущемуся от злости алхимику пергамент, украденный в кунсткамере. — Понял?
— Этого? — желчно переспросил старикашка, проглядев листок.
— Вот именно! — поставил точку начальник, раздосадованный тем, что ученый опять вывел его из себя, развернулся и ушел к племяннику продолжать наслаждаться ролью гостя.
— Будет сделано! — крикнул вдогонку вредный дед и скрылся под навесом.
Недолгой летней ночью рыцарь грезил, крутясь на огромной пышной кровати. Его верное Ордену тело грызли клопы, но не они беспокоили его верную Ордену голову, гнали робкий, ненавязчивый сон.
Мысли ели душу, мысли. Сделает Боганепродамус золото, принесет Дюренваль презренный металл Великому Магистру и скажет: «Жертвую на нужды Святой Церкви!» А Великий Магистр прижмет его к груди (вместе с золотом), утрет слезу и растроганно шепнет на ушко: «Ай, молодец!», а потом отодвинется, посмотрит вдаль, на страны, стонущие под копытом дьявола, и крикнет: «Держись, ребятушки! Скоро и вас спасем!» И вздохнут, окрепнут надеждой будущие христиане и возблагодарят Господа и слугу его Дюренваля.
Тут на слугу Господа рухнул балдахин со всеми клопами и тараканами, нападавшими на него за ночь с потолка. Мечты растаяли. К тому же, просыпалось утро. Дюренваля ждали вредный старикашка и два фунта золота. Для начала.
Магистр опустил стылые конечности (надо полагать, нижние) в туфли, вздел на себя рыцарское облачение, выгреб из немытой гривы клопов. Воняли те гадостно. «Создал Господь этакое непотребство!
Терпению учит», — догадался он и втер мерзость обратно в прическу. Клопы радостно зазавтракали.
Дюренваль бойко зашлепал по холодным каменным плитам залов и виражам лестниц к выходу наружу.
Дорога пролегала через кухню. Замковая челядь еще спала — герцог-племянничек пробуждался не ранее полудня, и кухня, так чтимая магистром, ждала, безлюдна и холодна, аки желудок доброго католика в страстную субботу. Но откуда-то извне, из неведомых райских трапезных кущ просачивался в возбужденный нос пса-рыцаря и, конечно, являлся знамением, чудный, наивосхитительнейший амбр.
Ближе к выходу во двор аромат усиливался — Господь указывал слуге, что товарищ идет правильной дорогой. Так, следуя усиливающемуся запаху, герцог и проследовал к повозке… как его? Имя снова вылетело из головы. В нетерпеливом мозгу возникало гастрономическое: Куроощипамус?
Свинозажарямус? Гусеосожрамус? все не то! Герцог плюнул, перекрестился и бухнул наудачу:
«Козанострадамус!» — и попал. Бог в беде не оставил. Занавесь повозки заколыхалась, отодвинулась, амброзиоподобный запах вынырнул из глубин походной лаборатории, свалил рыцаря на привычные к чудесам колени, старикан-ученый возник в проеме в клубах дыма и аромата, держа в руках блюдо с… С колен было не видно, чем.
— Готово?
— Сделано! Точно по рецепту. Язык древний, ирландские руны. Еле прочел. Здесь ровно два фунта.
Полфунта перетягивало, крылышко пришлось самому съесть, — немного смазав концовку, торжественно изрек дед, суя под нос Дюренвалю блюдо с куропаткой. Запах достиг апогея, скрутил магистра, поднатужился и кувыркнул рыцаря в незапланированный восторженный обморок. «Что ж! — подумал герцог, уносясь из реальности, — с золотом опять прокольчик, так хоть позавтракаю». Очнувшись, он так и сделал. И сделал бы еще и еще, но птичка кончилась. Тут он вспомнил нечто, заставившее желудок тревожно заныть: автора рецепта сего чуда еды в настоящий момент доламывают на дыбе, или — о, ужас! — он уже вовсе помер, и ничего столь же восхитительного больше никогда не создаст. Ноги вдруг ожили, распружинились, понесли, из глотки хлестанул крик: «Сто-ой!» Кому следовало стоять, было не ясно.
Сам магистр, наоборот, бежал — и пребыстро — в сторону пыточного подвала, маша огрызком птичкиной ляжки. Сейчас его не остановил бы и сам Господь, не то что Архангел Гавриил. Золото из грез пожало плечами и скрылось в мире снов, скорбя о собственной несъедобности.
В дыбную гурманоборец вкатился. Он, конечно, забыл о двух несуществующих ступеньках на лестнице, ведущей в пыталище. Достоинство было смято, раздавлено и отпущено в увольнительную, но не пыл. Экзекуторы, работавшие вторые сутки сверхурочно в связи с накопившимися за время загула начальника несознанцами, растерялись и не воспротивились, когда набарахтавшийся на немодном скользком полу магистр встал, наконец, и заявил, что конфискует двух особо закоренелых колдунов, кузнеца и его жену, для нужд Ордена далматинцев. Они, якобы, будут образцово-показательно замучены высококлассными специалистами с последующим сожжением предпоследних. Главпалач энд сослуживцы почесали провинциальные колпаки и посмотрели на висящую парочку. К этому времени над ними изрядно потрудились. Адель болталась на перекладине, привязанная за кисти завернутых назад рук и выглядела крайне неаппетитно. Из одежды на себе она имела только красный от крови кляп, попрежнему затыкавший не в меру непочтительный рот. По ее голому телу бежали с разной скоростью несимпатичные жидкости, начиная от пота и крови и кончая менее эстетичными. Длинные красные глаза злобно сверкали. Каяться данная ведьма явно не собиралась. Пожалуй, одолеть настолько закоренелую клиентку провинциальным экзекуторам и правда было не под силу. Кузнец, напротив, висел смирно, как агнец после заклания. Его фиолетовые глазки сочились мудростью и боголюбием. Пожалуй, этого уже пора было бы и сжигать, но для гарантии к нему применили усиленное дыбление: ноги связали в щиколотках, в образовавшееся таким образом живое кольцо просунули толстенное бревно, повисшее вместе с колдуном метрах в полутора от камней пола. За один конец бревно придерживал здоровенный палачище, на другом, свободно плавающем в воздухе, палачишко пониже и половчее танцевал джигу.
