Сколько мы так летели? Один миг? Кто это может сказать? И что такое миг - единица времени или единица жизни? Единица покоя или единица движения? Мы вернулись на землю другими. Сквозь нас прошла высота, заоблачная высь. Мы ощутили ее как несказанное счастье. Уставшее облако пролилось на нас чистым дождем. Мы стояли, укрывшись одним плащом. Ты была так близко и руки твои лежали на моей груди. Они дрожали. Я прижался губами к твоим волосам... И больше уже ничего не помню. Я даже не знаю, посмел ли я тогда тебя поцеловать.
Дождь прошел. И весна прошла. И робость юношеская тоже. Навсегда? Теперь мне так просто поцеловать женщину. Как это горько! "Мама, она красивая?" - спрашивал я. "Очень, - отвечала мама. - Она похожа на фламандскую мадонну". И играла нам Грига. Только это у меня и осталось: когда я слышу Грига, передо мной встает виденье - юная девушка, золотоволосая, светлокожая, узколицая, вся светящаяся изнутри. Многие считали ее дурнушкой. Они не видели в ней этого света. Я видел. Я знал: это совершенство, это красота в чистом виде, это и есть - огонь, пылающий в сосуде. И загасил огонь.
Ей нужны были голубые тюльпаны, а они не растут на земле. И я поплыл за желтой шапочкой...
Теперь меня посадили в клетку, потому что я преступник, убийца. Я убил женщину. Судите меня, доктор.
- Я вам не судья. Моя обязанность - лечить людей.
- Лечить? Как вы будете лечить меня, не дав мне возможность искупить вину?
- А зачем? На Востоке, например, не признают искупления вины. Может, они правы? Ведь то, что сделано, то сделано. Вы можете вернуть молодость и красоту вашей фламандской мадонне?
Нет! Я уже ничего не могу исправить. Исхода нет. Даже смерть моя не искупит греха. Даже смерть моя ни к чему. Господи! Так на что я Тебе? На что мне эта белая клетка?!
- Успокойтесь. Это не клетка. Это обыкновенная комната.
Слепец! Он и сам сидит в такой же клетке, только не видит. Сколько я их понастроил, этих клеток, за свою жизнь! Больше не хочу. "Ваш проект отмечен поощрительной премией..." Поощрение - как плевок. Вручение обязательно публичное, при свидетелях, чтобы потом не отмыться.
- Майсурян, мне премия, а тебе... Не могу я больше, понимаешь?
- Чудак! Ну, что ты переживаешь? Нельзя же так себя изводить. Брось ты!
Майсурян еще и утешает меня. А сам... Ему-то больнее всех. Что он, не понимает, что он единственный, кто сумел вдохнуть жизнь в этот комод, который нам подсунули? У нас только видимость жизни. А его проект творение! Все так просто, он даже не вышел за пределы комода, ничего не приставлял к нему, ничего не нацеплял. Он нашел средство сформировать сам объем так, что исчезла тяжеловесность, неподвижность комода. Он у него весь взлетел, осветился идеей. А они будто не заметили. Все они заметили, все поняли! Но это же они довели архитектуру до агонии, из-за них она бьется в предсмертных судорогах, из-за них мечется от высотного дома-горы до унылых коробок, а им не стыдно - ни того, ни другого. Им оживлять старушку ни к чему. Они на этом только потеряют. Гнусный фарс, а не конкурс! И я полез туда же со своими дурацкими ящиками-балконами!
- Почему дурацкими? Ты расположил их очень удачно, так, что комод раскрылся, задвигался, в него вошел человек, он стал домом. И правильно дали тебе премию.
- Перестань. Ты знаешь, о чем я говорю. Знаешь, из-за чего я расстроен. А ты? Ты сам-то? Ты так рассчитывал на свой проект. Если бы его утвердили...
- Ты такой же наивный, как я. Зачем мы надеялись? Каждый раз надеемся. Никак не излечимся.
- Что сказала тебе Стелла?
- Что она скажет? Она женщина... Летом мы были в Ере
ване, там вся родня на меня набросилась. Что ты, говорит, за армянин, жить не умеешь, позоришь нас.
- Чем это? Ты что, воруешь или кутежи устраиваешь? Чего им надо?
- Как тебе объяснить? Нас у матери пятеро. Я хотел пойти работать, дядя сказал: есть талант - иди учись, я помогу. Теперь сестра учится, опять дядя помогает, не я. Дело не в деньгах, но у них свои понятия. Мама плачет: сын у нее несчастливый. Жалко ее.
- Сурен, ты что-то надумал. Я вижу по твоим глазам. Говори!
- Что ты за человек, Егор? Я еще ничего не надумал, а ты уже пытаешь.
- Говори!
- Понимаешь, мне предложили работу с реставрационной мастерской...
- Ты с ума сошел! Реставрировать чужие идеи? Тебе? Да пусть этим занимаются те, у кого нет своих.
- Там много одаренных ребят, и они все очень увлечены. Ты напрасно так пренебрежительно.
- Везде есть одаренные люди. Среди полотеров и карманников тоже. Но при чем тут ты? Не твое это дело - копаться в старине. Ты среди нас самый современный архитектор. И выбрось эту дурь из головы. Ну, что ты молчишь? Сурен!
- Давай подумаем все-таки. Взвесим все "за" и "против"...
- Ничего я не буду взвешивать! Ты что, надумал продать себя? Продать свой талант? Маму пожалел, дядю, тетю, толпу слепцов, не ведающих, что творят! Нет, Сурен, ты не сделаешь этого, ты откажешься. Поехали сейчас вместе, если один не сможешь. Сурен!
- Зачем? Я смогу.
Не смог. Согласился. В кротких бараньих глазах печаль, тоска, безысходность. Мне предложили выгодный заказ: как же, я ж премированный. Я умолял Сурена взять его себе. "Ты что? Как я могу? И после этого приходить в ваш дом? Нет!" Вот тогда я плюнул на все и уехал. Вспомнил главное слово, которое сказал мой дед Илья.
Заказ взял Оползнев.
Отточил карандашики, воткнул остриями в мозговые извилины. Сидит, стимулирует творческий процесс. Жена Томочка, бегемоточка, топ-топ-топ кофеек, топ-топ-топ - пирожок, топ-топ-топ - чмок!
Спасибо, дорогая, за все тебе спасибо. Ты права. "Утопать, так в роскоши". Умный человек сказал. И ему спасибо. Лучше быть умным, чем голодным и задавать глупые вопросы: быть или не быть? Конечно, быть. Ибо бытие опережает сознание. Тоже умный человек сказал. А посему будем устраивать бытие.
Без жилья нет бытия. Это понял еще пещерный человек. Окружающее пространство должно быть организовано. Извините, госпожа Планета, нам разум дан, чтоб навести порядок. У вас хозяйничают бескультурные стихии. Мы займемся твоим преобразованием. Мы загоним стихии в клетки. И все остальное тоже. Разлинуем пространство сверху вниз и слева направо. Вот. Теперь у каждого своя клеточка. Или свои клеточки. Весь мир в клеточку.
Все, Томочка, пошла работа, задвигались извилины, запели-заиграли. Эх, хорошо на белом свете жить! Эх, хорошо стране полезным быть! Ура! Камень на камень, кирпич на кирпич... Готово! Стоит башня, параллелепипед. Стройнехонька, ровнехонька. Вокруг небо. И внутри у нее небо. Аккуратно поделено на клеточки. А сколько его еще снаружи осталось, неба-то, над полями над нечистыми! Руки не доходят. Ничего, не все сразу. Граждане, граждане, потише, не все сразу! Что за галдеж устроили? Не волнуйтесь, все будет по справедливости. Сначала нам, потом вам.
