Как резко сменился темп! Мы отделились друг от друга и... Это уже не опишешь словами. Мы в полном экстазе! В полном упоении! Ноги едва поспевают за музыкой. Пола нет, стены рухнули, над головой небо. Тело взлетает, оно невесомо, оно свободно. Мозг не управляет им, оно подчиняется иным силам. Темп нарастает. Десять секунд, девять, восемь, семь... И вот, наконец, тот миг, когда каждый из нас, уже в отдельности, достигает высшей точки блаженства. О!
Музыка смолкает. Мы застываем. Мы приходим в себя. Все становится на место. Пол, стены, потолок. Ноги, руки, голова. Что такое сейчас с нами было? Мы танцевали. Мы наслаждались слаженностью и ловкостью наших тел. Какое это гениальное изобретение природы - танец! И до какой высоты искусства ты поднял его, человек!
- Почему у тебя так блестят сегодня глаза?
- Хорошее настроение. Ты недоволен?
- Нет, отчего же? Просто отвык. Ты давно на меня так не смотрела.
- А ты давно так не танцевал.
- Егор, разреши пригласить твою жену.
- Нет, сегодня она принадлежит только мне.
- Эгоист, тиран, единоличник!
- Пусть! А ты не смей ему так улыбаться. Опусти глаза. Я кому сказал? Вот так. А улыбка пусть сияет на твоих устах. Она для меня. Королева, будь счастлива, твой верный вассал любит тебя!
Королева! Я была для него королевой. И он был счастлив. Мы оба были счастливы. Пока я была королевой... Это не так просто. Быть королевой держать в своих руках власть. Вассал должен ее чувствовать. И платить дань. Покорно, безропотно, трепеща от смирения и восторга. Мой вассал был ненадежный, как все. Я знала: стоит расслабиться - и он взбунтуется. Бунт это так отвратительно. Я всегда была начеку и направляла его энергию в нужное русло. Он ревновал меня к Оползневу. И к другим, к кому я хотела. Терпел, даже жалел Майсуряна. И только о том ничего не знал, к кому имел основания ревновать. О том, из-за кого у меня сегодня так блестели глаза. О другом моем вассале. Он чуял, что где-то есть соперник, а кто - никак не мог попасть в точку. Мужчины глупы и доверчивы. И самонадеянны. Они ищут соперников среди тех, кто хоть в чем-то с ними схож. А этого он звал насмешливо "горилл". Он не мог и подумать, что мне может понравиться такой: большой, волосатый, неповоротливый, скучный. "Стелла находит, что он красив". "Угу. Изысканно красив. Как параллелепипед". Пусть. Зато он твердо стоит на земле и не рвется вечно в небо. Он знает, что небо пустое. В наше время непозволительная роскошь - витать в облаках. Ну, в восемнадцать-двадцать лет ладно. И то смешно. В этом есть какая-то ненатуральность. Будто перед тобой разыгрывают представление. А потом уже и не смешно, надоедает, утомляет, раздражает.
Вообще играть, чувствовать себя на сцене - это больше подходит женщине. Ей просто необходимо, чтобы на нее смотрели. Чтобы ради нее что-то делали. Мой "горилл" понимает, что мне нужны обыкновенные земные радости, и умеет добывать их для меня.
Так приятно, когда за тобой подкатывает машина, распахивается дверь, и ты плюхаешься на мягкое сиденье. Потом тебя везут куда-то далеко, в загородный ресторан, куда обычным транспортом не доберешься, ты входишь в зал, проходишь вдоль столиков, на тебя глядят жадные глаза мужчин, восхищаясь тобой и завидуя тому, кто идет рядом. Роскошный ужин, выбираешь все, что захочешь, а он щедро добавляет что-то от себя. Бокалы тихонько позвякивают, на тонких ножках его крупные, мясистые пальцы и мои - "такие нежные, хрупкие", он смотрит на них. Все полно значения. Звучит музыка. Кто-то приглашает меня танцевать, а он остается, ждет, наблюдает, приглашает сам, обнимает, ища мои глаза, а в них чего-то еще... Я улыбаюсь ему и другим тоже, я озаряю всех блеском моих зубов и сиянием глаз. Музыканты глядят на меня и играют гимн женщине, которая привлекла всеобщее внимание. Мне хорошо, мне необыкновенно хорошо, мне больше ничего не надо. Вот это очень надо, а другого не надо. Но моему спутнику, который подарил мне этот вечер, ему надо и другое. И какая нужна изворотливость, чтобы уклониться и не обидеть. Чтобы такой вечер вновь повторился. Я легко одерживаю эту маленькую победу, она мне тоже приятна, а он разочарованно сносит свое поражение, терпеливо, без злости, как и подобает мужчине. Хотя вообще-то мне хотелось бы немножко больше живости, немножко меньше выдержки. Чего в нем больше - уверенности или любви? Почему он так спокойно выжидает? Я начинаю чуть-чуть злиться, а он наблюдает. Он знает, что творится у меня дома, видит, как ненадежны мои семейные узы. И все-таки, когда Егор уезжает, бросает дом, чтобы делать какую-то дурацкую газету, он ошарашен. Впрочем, ошарашены все. Уж такого нелепого шага даже от него не ожидали. Да еще тогда, когда открылась такая блестящая перспектива! Когда наконец-то отметили его способности и...
Я была в бешенстве, я припомнила ему все, я его не удерживала, я его гнала. "Ноги твоей не будет в нашем доме! Ты мне давно осточертел! Я тебя терпела только из-за детей! А ты их предал, как последний подонок! Ненавижу!" Он ушел молча. Я осталась одна. Когда я остыла, мне стало жутко. Зачем он это сделал? Не понимаю и никогда не пойму. Майсурян приходил, объяснял, оправдывал. Я просила его помолчать.
"Горилл" тоже приходит, говорит на общие темы, о главном - ни слова. Сначала мне это нравится, потом злит, и наконец, я его прогоняю. Он уходит и возвращается. И тогда предлагает мне все. Он ждет ответа. А я не знаю, что ответить. Что?
Если - да, то этот псих никогда мне не простит, никогда не вернется в свое королевство, никогда уже не будет у моих ног. Я навсегда останусь побежденной. А взбунтовавшийся вассал останется ненаказанным.
- Да и черт с ним! Пусть он хоть на голове ходит, хоть весь наизнанку вывернется - его дело, его забота. Для тебя от него все равно не будет толку. Послушай хоть раз, что тебе твоя мать говорит.
- Но дети! Все-таки он им отец.
- Отец! А от детей сбежал! Говорила я тебе: дурной он. Так и вышло. Маменька его набаловала так. И всегда он у нее прав. Словами не скажет, промолчит, а по морде все равно видно, что она там про себя думает, дворянка подмокшая.
- Какая она дворянка? Еще Мария Николаевна успела хоть побарствовать.
- Ой, а уж эта змея высокомерная, головы не повернет лишний раз, ходит, как статуя каменная. Так и не научилась сгибаться. А чем гордиться-то? Не тем ли, что родилась от бандита? А уж Антося-то эта их знаменитая! Нашли чем хвастаться! Мужа бросила, ребенка бросила, за мужиком увязалась, тьфу! Она и принесла в семью порчу. И твой бешеный в того поляка пошел, это уж точно.
- Ладно, мама, чего мы будем перебирать их по сто раз?
- Больно уж они мне противны. А ты дура. Наконец-то судьба повернулась к тебе, послала человека с положением, а ты кочевряжишься. Раздумывает она! С двумя-то детьми! Видно же сразу, что человек положительный, не какой-нибудь ферт.
