Приток денег в казну, а также в частные банки и конторы во многом зависел от четкости и слаженности действий людей, зачастую находящихся в разных концах страны. Хаанухи быстро поняли, что вложение денег в эту область окупится сторицей, и живо расщедрились. Из всего вышесказанного следует, что к концу дня о прибытии Рогмо в порт Шамаш знали, помимо многих должностных лиц, знатные эльфы Хадрамаута, называемые в легендах также Морскими эльфами.
Морское путешествие утомило наших друзей. И сангасои просили разрешения проехаться верхом и прогулять застоявшихся в стойлах коней, которые и взбеситься могли от столь долгого безделья. Поэтому было решено, ко всеобщему удовлетворению, что галера пойдет своим ходом водным путем, а Каэ со свитой будет сопровождать ее по берегу. Благо абсолютно все реки и озера Хадрамаута, как уже упоминалось выше, были соединены цепью искусственных каналов.
Перед выходом в свет все долго прихорашивались. Даже суровые воины Сонандана нарядились в праздничные белые одежды, хотя и вооружились до зубов, памятуя строжайший наказ Тхагаледжи - ни на минуту не забывать об опасности, которая грозит живой богине в ее странствии. Правда, после пережитого на море, вряд ли они смогли бы об этом забыть, даже если бы захотели. Выглядели они великолепно - могучие, широкоплечие, в белых плащах, туниках и высоких, по колено, сапогах из белой лайки; перетянутые золотыми поясами, в стальных позолоченных наручах и золотых обручах на голове. Красавцы скакуны их не уступали своим хозяевам, вызывая вздохи и стоны восхищения у обычно равнодушных к лошадям хаанухов.
Барнаба тоже принарядился: на него нельзя было смотреть, как на солнце, столь ослепительно ярок был его костюм. Номмо, еще в Сонандане разжившийся золотыми шариками на свои зеленые башмачки, излучал радость и счастье. Казалось, мохнатому человечку ничего не нужно, кроме этих украшений да возможности натянуть любимую шапочку с пером на левое ухо, дабы выглядеть кокетливо и неотразимо.
Магнус, обзаведшийся графским титулом и громким именем Ан-Дирак, не устоял перед искушением и наколдовал себе соответственный пурпурный плащ, шитый драгоценностями ("Фальшивые, наверное", - сообщил он Каэ громким и страшным шепотом), а также камзол цвета утренней зари, красные сафьяновые сапожки и красное бархатное седло, которое выгодно смотрелось на его гнедом скакуне.
Рогмо, по эльфийскому обычаю, был весь в зеленом и коричневом - шелках и коже, - чем должен был понравиться хаанухам. Меч Аэдоны, сам по себе стоивший целое состояние, висел у него на поясе в драгоценных отцовских ножнах.
Когда они появились в порту, зеваки, рабочие, матросы с других кораблей, а также отъезжающие и встречающие потратили на них гораздо больше своего личного времени, нежели на всякие прочие заморские дива.
- Слышь, кто это? - толкнул локтем своего приятеля портовый грузчик.
- Принцесса Коттравей, знамо. Ты что - балбес? Не слышал?
- А ты так говоришь, будто ее папаша Коттравей с тобой на одной лодке всю жизнь проплавал, - обиделся тот.
- Не на одной, конечно, но... - загадочно молвил приятель. На том и расстались.
А когда галера тронулась с места и конный отряд последовал за ней вдоль канала, берега которого были выложены зеленоватым мрамором и обсажены причудливыми, изогнутыми деревцами с пышной кроной и мелкими яркими соцветиями, их ждал сюрприз: человек десять высоких и стройных всадников, слишком прекрасных, чтобы относиться к обычным смертным, поджидали их у одного из ажурных мостов, которые здесь попадались буквально на каждом шагу.
Всадники эти были хороши, обладали яркой, запоминающейся внешностью, и на их фоне Рогмо больше казался человеком, нежели в человеческом обществе. Потому что настоящих эльфов нельзя спутать ни с кем и ни при каких обстоятельствах. Полуэльф тронул своего коня и выехал вперед, навстречу своим родичам. Правда, он весьма смутно представлял себе, в какой степени родства он состоит с этими вельможными красавцами.
- Я вижу перед собой Рогмо сына Аэдоны, наследника Энгурры и потомка Гаронманов? - обратился к нему самый молодой эльф с прозрачными, холодными, как море, бирюзовыми глазами и белыми до голубизны волосами. Он выглядел как ровесник Рогмо, а значит, был старше последнего на какие-нибудь пятьсот-шестьсот лет. Кто их, эльфов, разберет?
- Да, я Рогмо сын Аэдоны, князь Энгурры, - сделал тот ударение на окончании фразы.
- Верно ли я понял тебя, сын Аэдоны? - внезапно вмешался в их разговор ослепительный эльф на белом как снег коне. Его сиреневый костюм с зеленой вышивкой являл собой чудо портновского или уже не портновского, а колдовского искусства. Впрочем, когда речь шла об эльфийских мастерицах, ошибиться было совсем нетрудно.
- Прежде чем отвечать на вопросы, я был бы рад узнать, кто почтил меня своим прибытием, - слегка поклонился князь.
- Я Мердок-ап-Фейдли, глава рода Морских эльфов и потомок Гаронманов, это мои сыновья - Браннар-ап-Даррах, Векдор-ду-Фаззах и Корран-ит-Натар, а также члены нашего рода.
Полуэльф отметил про себя, что, кроме сыновей, остальных своих спутников князь ап-Фейдли не счел нужным представлять.
- Я счастлив приветствовать тебя, славный Мердок ап-Фейдли, о котором так много хорошего рассказывал мой отец. И мне горько, что именно я принес тебе горестную весть - Аэдона мертв, и отныне я князь Энгурры.
Прекрасное лицо Морского эльфа исказилось от боли и горя. Но уже через секунду его прозрачные глаза заполыхали гневом.
- Ответь мне, князь. И пусть мои вопросы не покажутся тебе несправедливыми и нетактичными. Я слишком стар и слишком много прожил на свете, надеюсь, что заслужил право спросить тебя кое о чем. Во-первых, мне сообщили, что ты странствуешь в свите принцессы Коттравей. Ответь, князь, с каких пор эльфийские государи поступают на службу к людям? Ведь ты уже не простой меченосец, и поверь, что я искренне скорблю о том, что вынужден напоминать тебе о твоих обязанностях правителя. Кто заботится сейчас о жителях Энгурры, кто правит в твоих землях?
Рогмо видел, что эльф хочет спросить еще и о том, отчего Аэдона сделал преемником именно его, сына человеческой женщины - зная, сколь непримиримо относилось к этому все его многочисленное семейство. Полуэльф кусал губы, кипя от негодования, что ему предъявили, хоть и не напрямую, обвинение в чем-то похуже преступления. Но он не считал себя вправе выдавать тайну своей госпожи. Была затронута его честь, и гордость требовала не пускать все на самотек; но честь и гордость приказывали также молчать, храня свои и чужие секреты.
Каэтана поняла, что происходит, и выехала вперед на своем красавце Вороне, который сразу же стал скалить зубы, пугая эльфийских коней. Они заплясали, порываясь отойти в сторону от нахала.
