Серафима вгляделась в ее глаза. И невольно поежилась. Не то от холода комнаты, не то от увиденного в самой глубине их.
И потому, быть может, сама не отдавая отчета в своих действиях, подошла стремительно и резко к Алисе и, обняв ее и, не то страстно, не то испуганно, все еще чувствуя на себе этот почти невыносимый для нее, непосредственного со-участника этой незаметной драмы, взгляд, прижала к себе, поцеловала в губы.
Мгновение Алиса оставалась безучастной, точно не веря в происходящее. А спустя это мгновение ответила. Задыхаясь от потаенной боли, выплеснувшейся враз наружу, от муки, что терзала ее долгие месяцы знакомства, от страха высказаться, от боязни быть услышанной, от желания поверить в сказку, которую она сочиняла столько дней и недель подряд, безо всякой веры в осуществление.
Алиса обняла ее, вцепилась в полотенце, коим Серафима укрылась от холода, прижалась всем телом, испуганно вздрагивая в ответ на поцелуй, точно боясь, что он неожиданно прервется и растает в холоде комнаты, растает как легкое дыхание. Принялась покрывать поцелуями ее лицо, шею, плечи, не в силах отпустить Серафиму на миг. Зашептала ласковые слова ей на ушко. Заплакала. И снова, в ответ уже, поцеловала в губы, с надеждою, но и с робким неверием - ответит ли снова?
Минута протянулась в полной тишине. Раз только Алиса всхлипнула робко и снова смолкла, боясь шевельнуться, произнести слово, одно из тех, что жаждали сорваться с ее уст.
Серафима отстранилась. Опустила руки. И повернулась к своей одежде.
- Не уходи, - робко попросила ее Алиса. Она так и осталась стоять посреди холодной комнаты, у массажного стола, смотря вслед Серафиме. Веря и не веря в происшедшее.
Она принужденно покачала головой, так ничего и не ответив. Слов не было, Серафима чувствовала, что любое слово, сказанное ей, будет против нее, обернется, возвращенное Алисой, и ударит - неожиданно и больно. И потому молчала, одеваясь и смотря по сторонам, молчала, всякий раз поднимая глаза на недвижную Алису и встречая ее безмолвно вопрошающий взгляд. Лишь кивнула перед тем, как покинуть квартиру, в знак - долгого ли, короткого ли, кто знает - прощания.
Алиса так и не сошла с места, не опустила глаз. Несмотря на это, на то что дверь хлопнула и распахнулась снова, не запираемая никем, Серафима быстро спускалась по лестнице, всякий раз оглядываясь вверх, боясь встретиться снова взглядом с массажисткой, оставшейся стоять посреди холодной комнаты.
И лишь, когда дверь подъезда осталась за ее спиной, перестала оглядываться. Села в машину и выехала со двора, едва не поцарапав распахнутые створки въездных ворот.
Обещанный час прошел, но телефон по-прежнему молчал. Павел находился в своем кабинете, уже с четверть часа он сидел в кресле, просто разглядывая лежащий перед ним аппарат мобильной связи. Он отложил все текущие дела, отослал секретаршу за исполнением мелочных задач, которые могли бы и подождать в любой день, но только не сегодня, переговорил с Антоном по телефону, не уведомляя его о задержке назначенной с ним встречи с оговоренными ранее сроками. Антон пытался возразить, намекнув на срочность, естественную для подобного рода дел, Павел отмахнулся ото всех его доводов, коротко отрезав: "не сейчас, потом, попозже". На сем разговор кончился, и Павел вновь приступил к созерцанию лежащего на столе аппарата.
Что-то случилось, раз молчание продолжается и не собирается прерываться. Что-то... но что? Что вообще могло случиться в такой ситуации?
Водитель Караева, секретарша Алексея и Мельников убыли, об этом ему было сообщено ранее, час назад; в доме остались лишь сам Алексей, Караев и чей-то телохранитель, не то Вагита Тимуровича, не то Серафиминого мужа, скорее всего, его шефа. И что же, один человек смог обезопасить двух нуворишей от четырех профессиональных наемников? Хорошо вооруженных и прекрасно знающих свое дело, да еще и имеющих фору в неожиданности. Кроме того, голос утверждал, что все трое находятся у них в руках, иначе он не стал бы звонить.
Так в чем же дело?
Павел снова потянулся к ящику стола, за сигаретами. В последний момент, уже взявшись за ручку, неожиданно отпустил ее, резко отдернул руку. Просто вспомнил о пистолете-зажигалке, и некоторое время сидел неподвижно, всматриваясь в ручку ящика. И вновь перевел взгляд на мобильный телефон.
Курить расхотелось. Для того чтобы почувствовать отвращение к сигаретам оказалось достаточным вспомнить о "Вальтере", точно таком же, лежащем в нише за персидским ковром. Или о том, что, быть может, происходит в нескольких десятках километрах от его конторы, в маленьком городке Икше, на самой окраине его, подле шлюзов канала Москва-Волга, по которым почти каждый час проходит по своим делам в ту или другую сторону теплоход.
Из окон усадьбы, если они открыты, слышны далекие гудки, невидимого теплохода, подошедшего к перекату, там, за леском. Поздней осенью, когда листва спадает с деревьев, становятся, едва заметно, видны далекие трубы, то поднимающиеся из-за массы голых ветвей, то скрывающиеся за ними. Новый гудок, приглушенный расстоянием, и трубы начинают двигаться в сторону Москвы. Или удаляться от нее.
Сигнал селектора заставил его вздрогнуть всем телом и схватиться за сотовый телефон. Павел даже не сразу понял, что звонят по внутреннему аппарату, первое мгновение ему казалось, что неожиданно прервалась связь, пропал сигнал или сели батарейки.
Нет, все в порядке. Просто нелюбопытная секретарша вернулась с задания и спешит доложить ему об этом.
Он нажал кнопку встроенного микрофона. Так и есть.
- Павел Сергеевич, Филиппов звонил, просил перезвонить, как только освободитесь. Что-то связанное с фондами, - сделав короткую паузу, как бы отделяя одно дело от другого, она добавила: - Все, что вы просили, я сделала. Занести бумаги?
Он покачал головой, но, вспомнив, что его не видят, поспешно - излишне поспешно - произнес:
- Нет, все позже. Не сейчас.
- Как скажете, Павел Сергеевич.
Он просил называть его именно так, хотя она старше его на десять лет и куда опытнее, он настаивал на этом, на имени-отчестве. Возможно, из-за этого. И еще из-за своего подневольного - даже по отношению к ней положения. Она сама перешла на должность его секретарши, Караев уговорил, именно уговорил ее, просил, почти наверняка, присмотреть за ним, или подучить чему. Она в "Анатолии" с самого основания, а с Караевым работала и до этого почти столько же. В курсе, с чего начиналось, и, кажется, прекрасно понимает, чем кончится.
Она действительно внешне совершенно нелюбопытна. На первый взгляд. Другой вопрос: она просто не интересуется тем, что происходит за закрытыми дверями или знает, но не считает нужным вмешиваться?
