Ознакомительная версия.
На воротах аккуратными прописными буквами было выведено: «Кладбище. Крематорий. Котельная № 3». Я на секунду остановился, переводя дух, оглянулся на пройденный путь. Давненько ты на такие расстояния не ходил, Игорь Витальевич, давненько. Ноги гудят, во рту пересохло. Ботинки по приезду домой придется выбросить, поистоптал я офисные «натуральные кожаные, остроносые».
Я несколько раз вдохнул-выдохнул и вошел-таки на погост.
Территория и впрямь оказалась небольшой. Широкий подъезд бетонки пересекал кладбище, как бы разделяя его на две части, заканчивалась у крыльца приземистого одноэтажного здания из красного кирпича с более высокой пристройкой. Из крыши этой пристройки как раз и торчала черная труба. Само же здание фасадом упиралось в противоположную сторону забора.
А по обе стороны дороги находились холмики могил. Над одними, и таких было большинство, высились узкие пирамиды со звездами на шпиле, над другими возвышались кресты. Было и несколько с мусульманских полумесяцев, но совсем чуть. Могил я навскидку насчитал от силы сотню, не больше.
Я сошел с дороги, побрел вдоль первого ряда. Нужно посмотреть по годам захоронений, понять, где более свежие могилы.
Несмотря на кажущееся на первый взгляд запустенье, кладбище было ухоженным. Дорожки чисто подметены, низенькие оградки выкрашены в черный цвет. Ни одного покосившегося надгробия или заброшенной могилы. Нет ни вычурных памятников с помпезными надписями, ни кричащих мавзолеев с дорогой лепниной или иной внешней шелухи, встречаемой в некрополях возле больших городов. Нет того внешнего пафоса который, по сути, ни умершему, ни его родственникам уже не нужен. На этом кладбище все аккуратно, скромно и достойно.
Мимо проплывали даты и лица со старых фото в овальных рамках. Незнакомые люди, неизвестные судьбы. Первые покорители этого каменного котла? Первые шахтеры? Как бы там ни было, Денис лежит не здесь, числа на надгробиях указывали на середину семидесятых годов.
Я свернул на соседнюю дорожку, пошел в обратную сторону. 74-й, 76-й, 79-й, 81-й, 82-й… Все не то, все могилы слишком старые. Может, с другой стороны дороги стоит поискать?
— Вам помочь, молодой человек? — окликнул меня скрипучий голос.
Я поднял голову и оглянулся.
На дороге, недалеко от крыльца, стоял старик. Седой, возрастом даже старше Степанова, он опирался на вычурную трость с набалдашником в виде кабаньей головы. Под распахнутым на груди серым ватником виднелся бледно-синий выцветший свитер. На ногах были не виданные мною с детства рейтузы «три пузыря» и тапки-вьетнамки.
Вид старик имел самый заинтересованный.
— Доброго дня, — кивнул я ему, приближаясь. — Вы здесь работаете?
— Смотритель кладбища с 1985 года, — нараспев ответил старик и театрально кивнул. — Гвизда Рай Терентьевич, к вашим услугам. С кем имею?
— Эмм, — я даже растерялся от такого тона беседы. — Ермаков Игорь.
— А я вас, позвольте, не знаю, — старик ткнул в мою сторону тростью, — Приезжий?
— Приезжий, — согласился я. Ох, странный народец остался в Славинске. Все нормальные уже уехали, что ли?
— Вот ведь, — старик вновь упер трость в землю, пожевал губы. — Думал, не приезжают к нам более с Большой Земли. Как шахты иссякли, так и приезжие закончились. Зато все стали уезжающими и отбывающими.
— А как же спасатели?
— А они не к нам, — отмахнулся смотритель. — Они по своим делам. А вас, позволю спросить, что привело в Славинск?
— Да вот, — я обвел рукой кладбище. — Друга ищу. Он жил тут, работал. Погиб.
— Прискорбно, — старик сокрушенно склонил голову. — Давно?
— Примерно пару месяцев назад.
— Ну так вы не там ищете! Пойдемте.
Старик повернулся, поднялся по ступенькам и открыл передо мной дверь.
Бронзовые таблички крепились прямо поверх неглубоких ниш. Часть этих ниш, еще пустые, темнели маленькими квадратами на соседней стене. Эта стена напомнила мне черные провалы окон домов Славинска, такие же безжизненные и пустые. Ждущие, когда их заполнят.
На табличках единообразными печатными буквами выгравированы имена и даты рождения-смерти. И почти напротив моего лица, чуть выше, красноватая пластина с именем Дениса. Последнее пристанище друга, маленькое окошко в стене крематория.
Я протягиваю руку, касаюсь пальцами букв. Чувствую острую фактуру краев, шероховатость выемок. Чувствую, как холодный металл буквально вытягивает тепло из пальцев.
В моей душе философская умиротворенность. Нет ни горечи, ни тоски. И это меня раздражает, немного злит. Хотелось по-иному, чтобы душу скрутило, чтобы прочувствовал утрату. Но вместо этого мимолетная грусть от запоздалой встречи со старым другом. И легкость в груди, с нее наконец-то свалился камень вины. Даже какая-то уютная радость, словно Денис простил меня за мое прошлое пренебрежение, за мою меркантильность.
Может статься, что я все себе надумал. Может быть, я просто сам оправдал себя, придя на могилу. Как бы там ни было, мне стало лучше.
Жаль, Денис, с тобой это уже не обсудить.
Я склонил голову, прикрыл глаза. С удивлением обнаружил на своей щеке слезу. Что ж, теперь можно. Вот и я поставил точку в наших с тобой, Денис, отношениях. И могу сказать лишь одно — жаль, но с твоим уходом еще одним хорошим человеком на этой планете стало меньше.
— Мы хоронить в земле перестали в конце восьмидесятых, — сказал смотритель кладбища, раскрывая большую амбарную книгу. — Во-первых, места мало, а во-вторых, извините, нормы санитарной безопасности. Слишком уж рядом у нас все. В те годы как раз вот этот квартальчик построили по соседству, почти впритык. Тогда и вынесли на собрании план крематория.
Мы сидели в небольшой каморке, прямо возле входной двери. Подобные помещения в различных организациях обычно отдают на откуп вахтерам. Тесное, маленькое, с одним окном. Из мебели лишь потертый стол, несколько высоких шкафов с картотеками да три казенных стула. Правда все чистенькое, аккуратно расставленное, нет ни крошек, ни подтеков чая, как обычно бывает. Я сразу вспомнил закуток Степанова в диспетчерской — здесь полная противоположность.
— Кварталу нужна была отопительная котельная с большими газовыми горелками, — сказал Рай Терентьевич. — Трубы от горелок отвели в отдельное помещение и сделали печь для кремации. Были, конечно, и те, кто было заикнулись об этической норме данного решения. Ведь не можем же мы и дома греть, и трупы сжигать на одном огне? На что главный инженер, земля ему пухом, отвечал постоянно: «Огню без разницы зачем гореть, огонь просто горит». Поэтично, не правда ли?
Ознакомительная версия.
