Ржанка, охватив пламенем желудок, разлилась по конечностям и оттуда устремилась в голову. Эдди сдерживала лишь нарастающая нехватка таблеток. Когда их запас истощится — что тогда? В такие минуты, как эта, он больше всего тосковал по своей матери.
При мыслях о ней по щекам у него скатилось несколько крупных слезинок. Понюхав напиток, он выпил еще и, когда самая толстая из Слизняшек легонько подтолкнула его, чтобы тот почесал ей спинку, дал ей вместо этого глотнуть Старой Красной Звезды. Бражка для Слизняшки. Он лениво спросил себя, какое воздействие окажет склонность к ржанке на будущее их расы, когда эти девственницы станут Матерями.
В ту же минуту его буквально потрясла одна мысль, показавшаяся ему спасительной. Эти существа могли высасывать из земли нужные элементы и воспроизводить из них весьма сложные молекулярные структуры. При условии, конечно, если у них имелся образец желаемого вещества, над которым они мозговали в каком-нибудь своем таинственном органе.
В таком случае что может быть легче, чем дать ей одну из вожделенных таблеток? Одна может превратиться в множество. А этого множества плюс изобилия воды, накачиваемой по полым подземным усикам из ближайшего ручья, будет вполне достаточно, чтобы получился настоящий перегонный аппарат!
Он почмокал губами и уже собрался было отстучать ей свою просьбу, когда до него дошел смысл того, что она передавала.
Довольно язвительно она сообщала, что ее соседка по ту сторону долины хвастается, будто ее пленник — тоже подвижный и тоже умеет переговариваться.
Матери жили в обществе, которое было таким же иерархическим, как официально-протокольное в Вашингтоне или как сложившийся порядок подчинения на скотном дворе. Здесь во главу угла был поставлен престиж, а сам престиж определялся мощностью передачи, высотой возвышенности, на которой восседала Мать, и площадью территории, охватываемой ее радаром, а также изобилием, новизной и остроумием ее сплетен. Эдди захватила сама королева. Она главенствовала над более чем тридцатью сородичами; всем им приходилось уступать ей право вести передачу первой, и никто не смел пикнуть прежде, чем она замолкала. После этого начинала передавать следующая по рангу и так далее по рангам ниже. Любую из них в любое время могла прервать Номер Один, и если у кого из нижнего эшелона было что передать интересного, то она могла вмешаться в разговор того, кто передавал, и получить разрешение у королевы рассказать свою историю.
Эдди знал это, но у него не было возможности напрямую подслушивать трескотню обитателей горных вершин. Ему мешал толстый панцирь из псевдогранита. Поэтому он, чтобы принимать передававшуюся информацию, вынужден был прибегать к помощи стержня в матке.
Иногда Мать открывала дверь и позволяла молодняку выползать наружу. Там они упражнялись в радиолокационной наводке и передаче сообщений Слизняшкам Матери по ту сторону долины. Иногда та Мать снисходила до посылки импульсов молодняку, и Мать, в которой сидел Эдди, взаимно посылала импульсы ее потомству.
Карусель.
В первый раз, когда дети медленно прошествовали через выходную диафрагму, Эдди, подобно Улиссу[4], попытался сойти за одну из Слизняшек и проскользнуть наружу, затерявшись среди них. Лишенная глаз, но отнюдь не Полифем[5], Мать выхватила его щупальцами из толпы и, подняв, втащила обратно.
После этого случая он и назвал ее Полифемой.
Он знал, что обладание таким уникумом, как подвижный, который умеет передавать сигналы, чрезвычайно увеличило ее и без того огромное влияние. Ее авторитет вырос настолько, что Матери на дальних рубежах ее территории передали эту новость другим. И прежде чем он выучил ее язык, целый континент переключился на одну программу. Полифема стала поистине ведущим обозревателем всех светских сплетен. Десятки тысяч неподвижных обитателей холмов с нетерпением слушали рассказы о ее делах с ходячим парадоксом — говорящим самцом.
То было чудесное время. А затем, совсем недавно, Мать по ту сторону долины тоже поймала похожее существо. И в один миг она стала Номером Два в округе и, конечно же, постарается при первом же признаке слабости со стороны Полифемы согнать ту с пьедестала.
Эдди страшно разволновался, услышав эту новость. Он часто представлял себе как наяву свою мать и задавался вопросом, что она сейчас делает. Как ни странно, но многие его фантазии кончались невнятным бормотанием, когда с его губ. срывались едва слышные упреки в ее адрес за то, что та бросила его и даже ни разу не попыталась спасти. Когда до сознания Эдди дошло, как он относится к матери, ему стало стыдно. И все же чувство покинутости накладывало отпечаток на все его мысли.
Теперь, когда он знал, что она жива и схвачена, возможно, при попытке вызволить его, он пробудился от летаргии, в которую впал в последнее время, когда он мог дремать часами напролет. Он спросил Полифему, не откроет ли она ему вход, чтобы он смог напрямую поговорить с тем, другим пленником. Она согласилась. Она очень хотела послушать, как говорят между собой оба подвижных, и поэтому пошла ему навстречу. Из их беседы можно будет почерпнуть массу сплетен. Единственное, что омрачало ее радость, было то, что другая Мать также получит возможность выступить.
Затем, вспомнив, что она все еще Номер Один и, следовательно, будет излагать подробности беседы первой, затрепетала от гордости и полного восторга. Да так, что Эдди почувствовал, как задрожал пол.
Диафрагма открылась. Эдди прошел сквозь нее и посмотрел через долину. Склоны холмов все еще зеленели, краснели и желтели, так как зимой на Бодлере растения не сбрасывали листьев. Но несколько белых лоскутьев на разноцветии холмов указывало на то, что зима уже началась. Эдди вздрогнул, почувствовав на обнаженной коже укус студеного воздуха. Он уже давно снял с себя одежду. Носить ее в жаркой утробе оказалось слишком неудобно. Более того, Эдди как человеческому существу приходилось как-то избавляться от продуктов жизнедеятельности. А Полифеме как Матери приходилось периодически смывать грязь сильным напором теплой воды из одного из своих желудков. Каждый раз, когда из трахеальных воздушных клапанов устремлялись потоки, вымывавшие наружу через дверную диафрагму нежелательные элементы, Эдди промокал насквозь. Когда он наконец разделся, его одежду смыло водой. Его рюкзак избежал подобной участи только потому, что Эдди в это время сидел на нем.
После влажной уборки его и Слизняшек высушивал теплый воздух из тех же воздушных клапанов, куда он поступал из мощного легочного аккумулятора. Эдди чувствовал себя вполне уютно — ему всегда нравилось принимать душ, — но потеря одежды оказалась еще одной причиной, удерживавшей его от побега. Снаружи он быстро погибнет от холода, если в скором времени не найдет яхту. А он вовсе не был уверен, что помнит дорогу назад.
