Пока же бершонцы, не ломая головы над проблемой возвращения, занимались своей работой - уничтожали следы из будущего.
С виртуалами, которые распространились не ниже 1999 года, бершонцы разбирались с помощью виртуальных же созданий - чистящих файлов. Несколько сложнее обстояло дело с искусственниками продвинутыми, способными существовать помимо компьютерных сетей, квазиживыми. Эти работали уже под живых людей.
В 1937 году (место следующей за 1999 годом остановки капсулы Корнелия), например, бершонцы вышли на одного практикующего зубопротезиста, по всем параметрам искусственника. Больно уж знающ был и хитер. До того хитер, что на любой вопрос имел любой ответ. Попался на том, бестия, что за громадную сумму составил одному чиновнику помесячный гороскоп, используя при этом приёмы проекции на будущее, которые стали известны лишь в 24 веке. Был стёрт.
Этот 1937 год оказался просто битком набит проходимцами из будущего, уже не искусственниками. Они весьма естественно влились в ряды местных проходимцев, однако же будучи птицами более высокого полета, имеющие более широкий кругозор, быстро выделились и заселили разного рода советские учреждения. Крючкотворы из них получились основательные. А между делом, имея надежный тыл советских служащих, проворачивали немалый бизнес, подвергая серьезным испытаниям некрепкую еще советскую казну. И казна, понимаете ли, зашаталась, набекренилась, понимаете ли, казна-то. Немедленно возник вопрос: кто набекренил казну? И немедленно возник ответ: враги народа. Ну и так далее, со всеми вытекающими из этого ответа последствиями. Бершонцам оставалось лишь указывать пальцем, кого брать. Для этого, кстати, им пришлось переоблачиться в черную кожаную одежду. Потом, правда, началась такая резня, что не приведи Господь, но туда им и дорога, этим прохвостам. Главное, что сделано это было не своими руками, не лег грех на душу.
О проходимцах, конечно же, писать можно много, но вернемся в 1999 год.
Здорово мешались под ногами прохиндеи Фраста. Всего-то их было трое, а вредили что тебе рота. Надоели с этими своими виртуалами хуже горькой редьки. Иной раз так и подмывало шлепнуть паразитов, пользуясь их же методами, но, увы, делать это было нельзя - господин Бершон в свое время раз и навсегда запретил поднимать на сыщиков Фраста оружие. На кулаках, мол, бейтесь, а чтобы там плазменные излучатели или субмолекулярные бластеры - это ни-ни. Складывалось впечатление, что господин Бершон боится Фраста. Но может быть, это была своеобразная этика - сыщик сыщика не тронь, какой бы гад он ни был.
ЧП с лабораторией Корнелия случилось неожиданно, естественно никто к переходу в прошлое не подготовился, нужно было использовать нисходящий хронопоток, пока он не рассеялся. Был, конечно, предварительный инструктаж с привлечением специалистов по прошлому, но скомканный, беглый. Представьте, что можно наболтать в течение четверти часа о событиях, происшедших за десять минувших веков. Предполагалось, что ниже капсула с лабораторией не опустится. К тому времени либо она остановится сама, либо её успеют остановить, либо... Либо произойдет самое страшное, чего нельзя было допустить.
Поэтому поначалу бершонцы, очутившись в былых временах, из-за незнания истории частенько попадали впросак.
Кто сможет остановить капсулу, было не очень-то ясно, но господин Бершон в напутственном слове сказал своим гвардейцам, что пусть это их не беспокоит, поскольку им, гвардейцам, надлежит заниматься совсем другим. Однако если подвернется случай остановить капсулу, пусть даже ценой жизни, то Родина этого не забудет. Живому будет вручена премия в сто миллионов клукеров (месячная зарплата среднего офицера-бершонца составляла две тысячи клукеров), погибшему - вечная слава, и восемьдесят миллионов семье.
Брошенное мимоходом семя не дало всходов, бершонцы не жаждали посмертной славы, хотя и обнаружили весьма неприятный факт: капсула методично прошивала века и не имела тенденции к самостоятельной остановке.
======
А теперь вновь вернемся в утро 24 июня.
Солнечный луч проскользнул сквозь неплотно закрытую занавеску и упал на лицо спящего Антона. В тот же миг ему приснилась Маша, за спиной которой ослепительно сияло солнце. Маша улыбалась и что-то говорила Антону, а золотое светило било порой по глазам, заставляя зажмуриваться и прикрываться рукой.
Он проснулся и обнаружил, что загораживается рукой от узкого слепящего луча. Где-то далеко гудели моторы мчащихся по трассе автомашин, гавкала собака, вот закукарекал петух, голосисто заверещала какая-то молодуха: "Любка-а, Любка-а, слышь, чего скажу...", замычала корова - и Антон радостно ощутил: он в деревне. А рядом, в соседней комнате, Маша.
Молодуха со своей Любкой разбудила Толяна с Буханкиным. Толян ночевал на продавленном диване, а Буханкин на матраце, брошенном на пол. Антон, кстати, ночь провел на узкой панцирной кровати. Когда выбиралось место для ночлега, и вопроса не возникало, кто где будет спать. Толяна мог выдержать только диван, Антону годилась и панцирная кровать, ну а валютному фарцовщику самое место было на полу, как собаке какой-нибудь. Буханкин больно-то против и не вякал.
Зевнув, Буханкин мелко перекрестил рот и сказал, обращаясь к Толяну:
- На дело сегодня идем?
- Какое, нафиг, дело? - ответил Толян. - Забыл, о чем просил Игорек?
Буханкин подумал-подумал и сказал:
- Да. Неудобно отсюда ездить на дело. Далеко-с.
- Зато никто не найдет, - откликнулся Толян. - Если вдруг захочет тебе пендалей навешать. Дело-то оно такое - пендалями пахнет.
- Если кто захочет, он и здесь сыщет, - пробормотал Буханкин. - Риск есть в каждом деле. Не рисковать - икры не жрать...
Потом оказалось, что ночью Игорь ушел. Куда - непонятно. Записки не оставил. Света была в шоке, но виду старалась не показывать.
Маша с Антоном сходили в магазин, который работал с 8.00, и принесли диетической колбасы, яиц, банку зеленого горошка, свиную тушенку, две банки фасоли и хлеб.
После завтрака приволокся Кузьмич. Зачем-то ему понадобился Игорь. Толян, сказав, что Игоря нету, сунул ему в карман сотню. Жалко стало старика, у которого аж голова тряслась с похмелья.
Ночные трофеи, добытые Толяном малой кровью, лежали там, куда их ночью же отнес Игорь - в кладовке с садовым инвентарем.
С оружием Толян в своей жизни встречался, но в основном это были кастеты, ножи, пистолеты, максимум пистолеты-пулеметы. А тут в компании со шлангами, опрыскивателями и вилами на полу лежали солидные такие, военные-военные автоматы и гранатометы. В армии Толян не служил из-за плоскостопия, и подобное оружие видел лишь в боевиках, которых в свое время насмотрелся до одури. Это, однако, вовсе не означало, что он бы в решающую минуту спасовал и не взял его в руки. Взял бы, и не просто за ствол, чтобы прикладом отходить противника, а как надо, и всадил бы в брюхо ему тройку горячих пуль, и разнес бы его из гранатомета в пух и прах.
