Она называла меня «мой виргинец» в виде ласки, зная, что я люблю имя моей страны, и это слово звучало в тысячу раз прекраснее, когда произносилось ее дорогими устами. Теперь, когда после стольких лет я вновь услышал это ласкательное имя, глаза мои наполнились слезами, и голос дрогнул от волнения.
Но только одну минуту имел я возможность прижимать к груди свою возлюбленную. Салензий Олл, дрожа от ревности и злобы, протискивался к нам.
– Вяжите этого человека! – приказал он воинам, и сотня грубых рук оторвала меня от Деи Торис.
Счастье для придворных Окара, что Джон Картер в тот миг был безоружен! Но все же многим из них пришлось почувствовать тяжесть моего кулака в то время, как я пробивался к трону, куда Салензий Олл унес Дею Торис.
У самых ступеней трона, однако, я пал под натиском полусотни врагов. Но раньше, чем я потерял сознание, я услышал слова Деи Торис, которые вознаградили меня за все страдания.
Стоя перед гигантским тираном, который пальцами вцепился в ее руку, она указывала туда, где я боролся один против сотни воинов:
– Неужели ты думаешь, Салензий Олл, – кричала она, – что я, жена такого человека, как он, обесчещу его память, даже если он тысячу раз умрет, выйдя замуж за низшего смертного? Существует ли в мире другой человек, как мой муж? Существует ли другой человек, который пробился бы через всю планету, сражаясь с дикими животными и дикими людьми из-за любви к женщине? Я, Дея Торис, принадлежу ему навсегда. Он за меня сражался и завоевал меня. Если ты храбр, ты должен уважать его храбрость. Сделай из него раба, если хочешь, но пощади его жизнь! Я соглашусь лучше быть женой такого раба, как он, чем королевой Окара!
– Ни королева, ни рабыня не осмеливаются приказывать Салензию Оллу, – ледяным тоном ответил джеддак джеддаков. – Джон Картер умрет естественной смертью в «Яме Изобилия», и в тот день, когда он умрет, ты станешь моей женой.
Я не слышал ее ответа, потому что сильный удар в голову лишил меня сознания. Когда я пришел в себя, тронный зал уже опустел, и только горсть стражников стояла возле меня. Увидя, что я открыл глаза, они начали тыкать в меня мечами и приказали встать. Затем они повели меня по длинным коридорам во внутренний двор, находящийся в центре дворца. В середине двора была глубокая яма, у края которой стояло несколько других стражников, ожидавших меня. Один из них держал в руках длинную веревку, которую он начал разматывать при нашем приближении.
Мы были на расстоянии пятидесяти футов от этих воинов, когда внезапно я почувствовал странное пульсирование в одном из пальцев руки.
В первую минуту я не знал, чем это объяснить, но затем я вспомнил о кольце Талу, джеда Марентины. Я немедленно взглянул на группу людей, к которым мы приближались, и поднял левую руку к лицу, чтобы кольцо было заметно тому, кто его искал. Почти одновременно один из ожидавших воинов тоже поднял левую руку, как бы желая пригладить волосы и на одном из его пальцев я увидел такое же кольцо, как мое.
Мы бросили друг на друга быстрый взгляд, и затем я отвернулся и больше не глядел на него, чтобы не возбудить подозрений в других окарцах.
Мы достигли уже края ямы. Я заглянул в нее: она была очень глубока. Человек, который держал веревку, накинул ее на меня таким образом, чтобы ее можно было в любое время снять сверху. Затем все воины ухватились за нее, меня толкнули, и я свалился в зияющую пустоту.
После резкого рывка я повис на веревке, и они быстро, но осторожно, спустили меня на дно.
За минуту до того, как меня спихнули, пока двое или трое воинов были заняты обматыванием веревки вокруг меня, один из них шепнул мне на ухо:
– Мужайся!
Яма, которая представлялась бездонной моему воображению, имела на самом деле не более ста футов глубины, но стены ее были отполированы, как стекло. Без внешней помощи я не мог рассчитывать выбраться из нее.
Целый день я сидел в темноте. Затем внезапно блестящий свет осветил мою странную темницу. К этому времени я был порядочно голоден, так как не ел и не пил с предыдущего дня. К моему удивлению я увидел, что в стенах ямы, которые я считал гладкими, были полки, уставленные самыми изысканными яствами и напитками, которые только существуют в Окаре. Я возгласом радости подскочил к ним, чтобы выбрать себе что-нибудь съестное, но раньше, чем я достиг их, свет потух, яма снова погрузилась в темноту. Ощупью обошел я вокруг нее, но руки мои нащупали всюду ровную, гладкую поверхность стены, как и при первом моем осмотре темницы.
После того, как я увидел, что соблазнительные яства так близки от меня и, казалось, так доступны, я немедленно почувствовал приступ голода и стал безмерно страдать. Воцарилось молчание, только где-то во тьме прозвучал насмешливый хохот.
На следующий день ничего не случилось, что прервало бы монотонность моего заключения или облегчило бы мне голод. Понемногу мучения делались менее острыми, так как продолжительные голод и жажда ослабили деятельность некоторых нервов. Внезапно снова вспыхнул свет, и передо мной снова оказался целый ряд соблазнительных блюд, большие сосуды с чистой водой и бутылки с видом.
С бешенством голодного зверя я опять бросался вперед, чтобы схватить кушания, но опять, как и раньше, свет померк, и я очутился овала гладкой поверхности стены. И снова прозвучал насмешливый хохот.
Яма изобилия!
Какой дьявол изобрел эту адскую пытку? День за днем повторялась та же история. Я был близок к умопомешательству. Тогда я сделал то, что сделал в подвале у варунов – я взял себя в руки и подавил первые приступы безумия.
Огромным усилием воли я снова овладел своим помутившимся разумом и принудил себя к спокойствию. Мои усилия увенчалась таким успехом, что когда в следующий раз зажегся свет, я остался спокойно сидеть и равнодушно смотрел на соблазнительные кушанья, которые были почти у меня под рукой. Я был очень рад, что мне это удалось, так как это дало мне возможность разрешить тайну исчезновения яств.
Видя, что я не двигаюсь, мои мучители оставили свет гореть в надежде, что я в конце концов не выдержу и снова потешу их своими бесплодными и отчаянными попытками. Но я сидел спокойно и спокойно смотрел на полки, ломившиеся под грудой яств. И я вдруг понял, в чем дело! Фокус был так прост, что я дивился, как раньше не догадался. Стены моей темницы были из чистого стекла, и за ними были выставлены кушанья, причинявшие мне танталовы муки.
Прошло восемь дней. Я ослаб от жажда и голода, но не страдал; я уже прошел через полосу острого страдания. И вот, на девятый день, из темного мрака сверху к моим ногам упал небольшой сверток.
Равнодушно начал я искать его, думая, что это какое-то новое измышление моих тюремщиков, для того, чтобы увеличить мои страдания. Наконец, ощупью я набрел на него: это был маленький пакетик, обернутый в бумагу и висевший на конце тонкой, но крепкой бечевки. Я открыл его: на пол упало несколько лепешек… Я их собрал, ощупал, понюхал, и нашел, что это были галеты из концентрированной пищи, которые распространены во всех частях Барсума.
