Нет, этого ни в коем случае нельзя допустить! В лепешку расшибусь — не допущу. Пойду, повалюсь в ноги тому, от кого это зависит. Ну что им эта анкета? Что, им ее заменить нечем? Да у них там десятки вариантов — они завалены материалами. Сколько людей напечататься мечтает! Да только свистни, брось клич — завалят всякими анкетами, письмами, заметками. Печатайте на здоровье. Только эту анкету не печатайте. Ну, зачем вам она?!
* * *
Я вошла в кабинет Рыбникова. Как-то дверь у меня вырвалась, распахнулась, ударилась о какой-то шкаф, стоящий в коридоре. Никак я с ней совладать не могла. Волновалась жутко. Хозяин кабинета подскочил, помог. Пригласил садиться.
Я не знала, с чего начать.
— Может быть, дело, по которому я к вам пришла, покажется вам странным…
— Нисколько. Вы еще не знаете, по каким делам сюда приходят. Вот вчера, например, один человек просил, чтобы газета посодействовала, чтобы его освободили от должности директора института. Поскольку он, видите ли, не чувствует себя на высоте занимаемого положения. Насколько я могу судить по вашей внешности (прекрасная, между прочим, внешность!), вы не являетесь директором НИИ, и, стало быть, ваше дело уже не в такой степени странное. И это уже хорошо.
Не знаю, всегда ли этот Рыбников так держится или, может быть, он начал с анекдотов, чтобы как-то успокоить меня… Как бы то ни было, мое волнение действительно немного улеглось, спасибо ему.
— Видите ли, вы, кажется, собираетесь печатать анкету о внеземных цивилизациях?..
— Собирались, милая дама. Собирались. Впрочем, — он действительно несколько удивился, — откуда вы знаете об анкете? Что мы собираемся (или что не собираемся) печатать, — это редакционная тайна. Ибо даже в условиях социалистической действительности бывают конкуренты. Прослышат об интересном материале — уведут. За милую душу. В своем органе тиснут. Опередят. Так что я поддерживаю с вами разговор на эту тему исключительно из-за преклонения перед вашей внешностью (еще раз подчеркиваю: прекрасная внешность). Одним словом, по сути нарушая свой служебный долг, сообщаю: вчера еще собирались печатать эту самую анкету, а нынче уже не собираемся…
Я совсем не ожидала такого поворота дела. Все во мне как-то сразу обмякло. Нервное напряжение последних дней мгновенно обернулось усталостью.
— Как же так? — недоуменно спросила я.
Он развел руками:
— А вот так: газета. Мы живем на острие событий. Еще вчера не было ничего более актуального, чем внеземные цивилизации, а сегодня уже вышла книжка членкора Прокофьева о полетах в ближний космос. Бестселлер. Зачитаешься. Сам захочешь полететь. И надо ж такому случиться: уже двадцать четыре часа этот бестселлер пылится на магазинных полках, а никто, по существу, о нем еще не знает. Надо немедленно всех уведомить, раззвонить, растрезвонить. Правда, после этого может случиться непредвиденное: толпы людей могут хлынуть в магазины за бестселлером. Потребуется вызывать конную милицию. Но это уже не наша забота. Милиция — по другому ведомству. Так что вот так, милая дама. Не советую вам выходить замуж за газетчика, который живет на острие этих самых событий. Лучше выбрать человека положительного. Такого, который всю жизнь будет долбить в одну точку: цивилизации так цивилизации, ближние полеты так ближние.
— Я уже выбрала такого… Который долбит… — устало произнесла я.
— Не хотите ли вы сказать, что вы замужем? — Он сделал трагическую физиономию. — Это поистине печальное известие.
— Я жена Борисова. Виктора.
— Ах, вот оно что! — Он даже подскочил в кресле. — Мое преклонение перед вами снова катастрофически возрастает. Так долго выдерживать соперничество с коварными внеземными цивилизациями — это, поверьте, далеко не каждой женщине под силу.
Собственно говоря, я не знала, о чем вести речь дальше. Ты хотела повалиться в ноги этому Рыбникову (или кому там еще), просить, умолять, чтобы не морочили голову твоему мужу, чтобы выкинули в корзину придуманную им анкету. Чтобы он мог спокойно думать о своей работе, о своей семье. Одним словом, жить нормальной человеческой жизнью. Но вот это свершилось без твоего участия, без всяких твоих стараний: анкету больше не собираются печатать. И что же? Почему-то это тебе не доставляет радости. На душе у тебя — опустошенность. Ты думаешь о Викторе. Этот взрослый ребенок уверен, что анкета вот-вот появится в газете. Можно себе представить, как он спозаранок мчится едва ли не через весь Коктебель к газетному киоску, выклянчивает у наглой, недоброжелательной киоскерши очередной дефицитный номер и… ничего не находит. Уныло бредет назад к спящему еще Вовке… Должно быть, думает, что публикация задерживается из-за него: он ведь не приехал, не привез текст. Ну, и тебе достается, конечно: это ведь ты его не пустила. Впрочем, нет: обо мне он не думает ничего плохого. Он никогда мне ничего плохого не говорит и, я знаю, никогда ничего плохого обо мне не думает. Я чувствую это. Никогда у него язык не повернется отругать меня — ни вслух, ни про себя. Все свои беды, все свои несчастья он принимает примерно так, как их принимают религиозные люди — безропотно, точно они ниспосланы свыше. Юродивый? Может быть. Но мне жалко его — что я с собой могу поделать? Дура я, дура…
— Послушайте, — говорю я Рыбникову, — у вас ведь, кажется, нет текста анкеты? Как же вы говорите, что еще вчера собирались печатать ее?
— Текста, собственноручно составленного вашим драгоценным супругом, у нас действительно нет. Он нам его не оставил (впрочем, я его и не просил: не хватило, знаете ли, фантазии представить, что столь актуальная и злободневная тема, как ВЦ, может когда-нибудь выпорхнуть на страницы нашего уважаемого органа). Но я восстановил анкету по памяти. Не дословно, конечно (все-таки я видел ее лишь раз), но — тут я готов положить голову на плаху — по смыслу совершенно точно. Профессиональное, знаете ли, качество: увидел — как сфотографировал. Так что ваш дражайший супруг, уверяю вас, был бы мною премного доволен. Если бы не этот некстати подвернувшийся бестселлер…
— Вы сказали, что сегодня уже не собираетесь печатать анкету. Что это значит? Что вы ее не напечатаете в ближайших номерах? Или что вообще не напечатаете?
— Скорее всего последнее. То есть теоретически я, конечно, могу себе представить, что когда-нибудь, не в отень скором времени, мы сумеем порадовать читателей этой анкетой, составленной нашим дорогим другом (и вашим уважаемым супругом). Но ведь теоретически мы и от ВЦ в ближайшие год—другой сигнал принять можем. Так вот, шансы тут, я думаю, примерно одинаковы. Единственная реальная возможность напечатать анкету была вот в этом номере, который сейчас готовится к выпуску: идет большая статья академика о ВЦ; почему бы к этой большой статье не дать малюсенькую подверстку в виде анкеты? Игра с читателем и все такое прочее. Но теперь, по высочайшему повелению главного редактора, рядом с большой статьей академика помещается небольшая рецензия на книгу членкора. Все логично: вверху — академик, внизу — членкор. Что касается нашей с вами анкеты, для нее, увы, уже не остается места. Бестселлеры требуют жертв. Появится ли другая такая возможность в текущей пятилетке? Очень и очень сомневаюсь.
