— Рули на всплытие! — тут же отозвался Михайлов. — Курс 190… На какой глубине открылся иерозвук? — спросил он Покровского.
— На ста пятидесяти футах!
— Запишите это в аппаратный и вахтенный журналы.
Лодка всплыла, и в перископ Михайлов увидел вражеский большой тяжело груженный пароход. Из высокой трубы валили густые клубы дыма.
— Боевая тревога! Торпедная атака!
Матросы разбежались по боевым постам, замерли у приборов и механизмов.
В Михайлове и следа не осталось от обычной благодушности чудака-ученого. Отважный до отчаянности командир вел «Сирену» в атаку.
— Первый, второй — пли! — сорвалось с губ старшего лейтенанта. В перископ хорошо было видно, как в районе спардека над пароходом взметнулся столб огня, дыма, пара, угольной пыли… К окуляру перископа поочередно прикладывались боцман Деточка, юнкер флота Покровский, матросы-рулевые… Экипаж был радостно взбудоражен первой боевой удачей.
Во время ужина в тесную кают-компанию «Сирены» постучались делегаты от команды: боцман, Покровский и торпедист Нефедов.
— Ваше благородие, — обратился к Михайлову боцман, — дозвольте вам плезир от команды сделать!
Все трое грянули в честь командира «Кудеяра-разбойника». Особенно выделялся боцманский бас:
Их было двенадцать разбойников…
«АЛЛАХ КАРАЕТ НАС ЗА ГРЕХИ!»
Поход продолжался. В чудовищной тесноте механизмов матросы несли вахты, спали, ели. Торпедист Нефедов пел под балалайку подводницкую частушку:
Если вы утопнете
И ко дну прилипнете,
День лежите, два лежите,
А потом привыкнете!
Ранним утром 14 сентября 1915 года старший лейтенант Михайлов увидел в перископ шхуну под турецким флагом. Он тут же отдал приказ об атаке, но, приглядевшись, заметил, что парусник не подавал признаков жизни и шей по воле ветра: хлопали паруса, само по себе вращалось штурвальное колесо… Когда «Сирена» всплыла и пустила сигнальную ракету, никто не вышел на палубу.
Михайлов велел абордажной команде готовиться к высадке на судно. На высокий борт шхуны полетели «кошки» с тросами, по тросам полезли подводники. Вместе с ними перебрался на захваченное судно и старший лейтенант Михайлов. Моряки обследовали все палубы, кубрики, рубки шхуны, но нигде не обнаружили ни одной живой души. Уныло поскрипывали на качке распахнутые двери.
— Николай Николаевич, смотрите! — юнкер флота Покровский снял с плиты кофейник. — Теплый еще…
— Ума не приложу, куда они все подевались?! — растерянно пожал плечами Михайлов. — Все вещи — документы, деньги, карты — целы. Вот даже вахтенный журнал, как оставили раскрытый, так и лежит… Только тут все по- турецки… Ничего не поймешь.
— Может быть, их напугал наш перископ, — предположил Покровский, — и они ушли на шлюпках?
— Да нет же… Я обнаружил шхуну, когда на ней уже никого не было. Да и шлюпки вон висят нетронутыми…
— Чертовщина какая-то…
Прибежал боцман:
— Ваше благородие, у них тут все часы стоят — в ходовой рубке, и у капитана, и в кубрике. Все одно и тоже время показывают. Будто кто их все разом остановил!
Михайлов задумчиво покачал головой:
— Спасибо, боцман, за ценное наблюдение… Загадки дома разгадывать будем. Шхуну на буксир. Курс — на Севастополь.
В Севастополь «Сирена» входила торжественно: под гром оркестра с Приморского бульвара. Подводная лодка тянула за собой приз — трехмачтовую турецкую шхуну. Михайлов разглядывал в бинокль публику. Среди оживленной толпы мелькнуло лицо Наденьки.
Командующий флотом Черного моря адмирал Эбергард принимал командира «Сирены» в кабинете.
— Выражаю вам свое чрезвычайное удовлетворение вашим походом. Рад сообщить, что вы не только восстановлены в своих прежних правах, но и произведены в следующий чин.
Эбергард вручил Михайлову погоны капитана 2-го ранга.
— Поздравляю вас. Представьте всех отличившихся к знаку ордена Святого Георгия.
— Я бы просил, ваше высокопревосходительство, произвести юнкера флота Покровского в мичманы.
— Мы рассмотрим этот вопрос. У вас есть еще какие-либо просьбы, пожелания?
— Да, ваше высокопревосходительство. Тот аппарат, с помощью которого мы обнаружили неприятеля, нуждается в усовершенствовании. Нужны средства…
— Да, я слышал кое-что о ваших химерозвуках.
— Иерозвуках, ваше высокопревосходительство! — поправил его Михайлов.
Эбергард нахмурился.
— Сейчас война и надобно воевать. Прожекты отложим до победы.
На Приморском бульваре Надежда Георгиевна подвела к Михайлову миловидную девушку:
— Это Оленька Зимогорова… Наша бывшая спящая красавица… Дмитрий Николаевич сумел разбудить ее с помощью вашей «иерихонской трубы».
— Я вам очень признательна!.. — смущенно произнесла девушка.
— Ну что ж, знакомство за знакомство! — улыбнулся Михайлов. — Юрий Александрович!
Он сделал знак молодому стройному мичману в белом кителе. Покровский поклонился дамам.
— Рекомендую, — не без гордости представил его Михайлов, — мой боевой товарищ Юрий Александрович Покровский, Человек всесторонне одаренный: замечательный художник и еще более способный физик, я боюсь быть пророком, но его ждет оч-чень большое будущее.
Покровский галантно предложил Оленьке руку, и они спустились вниз к самому морю. Надежда Георгиевна с Михайловым остановились у балюстрады с видом на Константиновскую батарею.
— Я работаю в клинике Дмитрия Николаевича, — сказала она, провожая глазами Оленьку с мичманом. — Мы сумели пробудить от летаргического сна четырех из шестерых. И все это с помощью вашего изобретения… Дмитрий Николаевич говорит, что вам нужно срочно оформить патент.
— Да, да, — рассеяшю соглашался Михайлов. — Вот окончится война, и я непременно этим займусь… Ах, как жаль, что я не кончал университета. Не хватает теоретических познаний. Я жалкий практик, натолкнувшийся на интереснейшее явление и не умеющий описать его языком науки. Великое счастье, что рядом со мной Покровский. Он великолепный аналитик.
Пальцы Михайлова сжали плечо молодой женщины.
— Надежда Георгиевна… Я глубоко виноват перед вами… Я постучался в ваше сердце и давно должен был отвести вас к венцу… Но что я могу предложить вам, кроме черного наряда вдовы? Подводники — это разновидность смертников. Мы заложники моря. «Сирена» завтра снова уходит в поход… Кстати, как там наш подкидыш?
— Мальчуган очень хорош. Дмитрий Николаевич нашел ему кормилицу.
