Она поискала в шкафу осколок испорченной плиты, включила самый маленький паяльник и, когда он нагрелся, притронулась залуженным концом к канифоли. Голубоватая струйка дыма заметалась над столом. Подцепив крохотный кусочек олова, Лида попыталась связать его с серебряной полоской на плите, но, сколько ни водила паяльником, так ничего и не добилась. Серебряный слой протерся, пластмасса под ним вспучилась, а капелька олова упрямо не хотела прилипать.
С присущим ей упрямством, высунув кончик языка, будто так легче работать, Лида пробовала сначала расплавлять канифоль на серебре, потом класть на него крупинку олова и, лишь чуть тронув паяльником, сразу же отдергивать руку. Ничего не получалось. Олово отскакивало. А если чуть перегреешь, тонкая полоска моментально прогорала. Лида выключила паяльник, подождала, чтобы он немного остыл, и начала снова. Но пайка не получалась.
Только дьявольское терпение, воспитанное на сложных и очень тонких лабораторных анализах, удерживало Лиду за столом. Она во что бы то ни стало хотела изучить незнакомую ей технологию припайки выводов к тончайшему металлизированному слою, чтобы найти новый способ, который бы дал возможность быстро и надежно припаять тысячи проводников. Иначе загадка умирающих ячеек никогда не будет разгадана.
Чего только Лида не делала! Это было настоящее планомерное исследование. Мешала повышенная нервозность. За окном уже светлело, скоро начнется трудовой день, когда Лида должна заниматься своими основными делами. Возиться с паяльником никто ей не поручит. Но сейчас это было нужно. Очень нужно.
Легкая, пока еще неуверенная радость закралась в сердце. Уже получается, уже успех: капелька прочно держится на серебряной полоске. Теперь к ней нужно припаять тонкую проволочку. Новая беда — слишком тонкий проводничок обламывается, а возьмешь чуть потолще — отрывается вместе с полоской.
С холодным ожесточением Лида продолжала поиски. Наконец нашла и лишь тогда убедилась, что если бы она захотела вывести проводнички от всех ячеек только одной плиты, ей пришлось бы потратить целый рабочий день. Но даже не в этом дело. При всей ее аккуратности не меньше одной трети соединительных полосок, которые идут к выводным шинкам, безнадежно портились.
Надо придумать что-то другое.
Лида распрямила уставшую спину, погасила свет и лишь тогда заметила, что утро уже наступило.
На испытательной станции работала самая несчастная девушка в мире. Такой считала себя Нюра Мингалева. И к этому у нее были все основания.
Странности любви встречаются в жизни нередко, однако Нюре от этого не легче. Почему бы, скажем, двадцатидвухлетней Нюре, девушке если не очень красивой, то довольно привлекательной, не обратить благосклонного своего внимания на симпатичного, веселого студента Жору Кучинского или на восторженного Багрецова? На испытательной станции были и другие мужчины. Как бы ни подсмеивался Жора Кучинский, что женихов в пустыне не сыщешь, он все же преувеличивал. Прекрасный парень шофер Алимджан: человек с образованием окончил техникум, — мастер на все руки, умен, красив и вечерами появляется в белой крепдешиновой рубашке, перетянутой лакированным ремнем. И Нюра замечала, что Алимджан вздыхает по ней.
А Нюра… Нет, никому бы она не выдала своего секрета. Однако Маша его разгадала.
— Ты мне брось эти штучки, — сказала она однажды. — В щепку превратилась. Да разве он тебе пара?
Нюра попробовала схитрить:
— Нужен мне твой Кучинский!
— Я не про Кучинского, — отрезала Маша. — На начальника нечего глаза пялить. Совесть потеряла. Ведь он ученый. А ты кто? Дура и есть дура. У него, поди, в Москве жена — профессор или артистка.
Закрыв лицо руками, Нюра прошептала:
— Никого у него нет. Жора рассказывал, он все знает.
— Все равно нечего сохнуть. Неровня. Ему за сорок, а ты девчонка. Руби дерево по себе.
Нюра промолчала. Да разве она виновата? Ведь не старое время, когда графини только за графов выходили. Необразованная, это верно. Ну и что ж? Учиться будет, книжки читать. Она уже начала заниматься. Лишь бы он не уехал отсюда, тогда ей не жить. Но почему на ее долю выпала самая трудная в мире любовь? Знала бы раньше, поостереглась, не стала бы глаз на него поднимать, уши заткнула бы ватой, чтоб голоса его не слышать.
Поздно. Притаившись за окном, ждала, когда он пройдет на зеркальное поле, прислушивалась, не принесет ли ветер тихое его словечко. Ночью прижимала к губам руку, которую он держал, когда здоровался.
Недавно она почувствовала что-то вроде ненависти к нему. Зачем он ходит в аккумуляторную? Зачем тревожит, мучает? Но когда ему случалось по нескольку дней не отходить от лабораторного стола и Нюра его не видела, было еще страшней… Пусть приходит, пусть все останется по-прежнему. Пытаясь разобраться в своих чувствах, Нюра спрашивала себя — чем же покорил ее Павел Иванович? Конечно, таких людей она еще не встречала. В Запольске ученых не было. Но разве в этом дело? Не все ли равно, кто он — ученый, инженер, землекоп. Он просто Павел Иванович, молчаливый, душевный, ласковый. При самой первой встрече, когда Нюра пришла к нему с направлением на работу, он долго расспрашивал ее, журил, что училась мало, дал список книг, которые советовал прочесть. А глаза у него открытые, чистые; такие глаза никогда не лгут. Он выходил из лаборатории, и Нюра, спрятавшись в кустах, следила за ним любящим, преданным взглядом, поворачиваясь за ним, как ромашка к солнцу.
Ей казалось, что любовь может сделать все. Но не сразу. Она боялась разлуки. Ведь Павел Иванович сам говорил, что тут будет строиться медный комбинат, где обойдутся без всяких аккумуляторных: поставят волчки, вроде того, какой здесь испытывается, — и Нюра с Машей не нужны. С ненавистью прислушивалась Нюра к тонкому гудению распроклятого волчка, — этот непонятный бессердечный автомат может разлучить ее с Павлом Ивановичем.
А Курбатов ничего не замечал. Для него Нюра была одной из сотрудниц — и только. Правда, за последнее время Нюра ему чаще попадалась на глаза. Но какое это имеет значение для человека, у которого столько забот?
Ничего не зная о новой лаборатории, Нюра боялась лишь одного: приедет комиссия, примет опытное поле, и Павел Иванович уедет на другое строительство. Только бы выиграть время. Любовь делает чудеса. Узнает о ней Павел Иванович, узнает! Ну, а там уж пусть будет, что будет!
И вот, несмотря на разные причины, желания Нюры и Кучинского совпадали: надо оттянуть время строительства и пуска медного комбината. Пусть фотоэнергетическое поле испытывается подольше.
