Лиза ругалась сквозь зубы — жалобно и грязно. Вокруг на улице не было никого, кто посмеялся бы, удивился или пришел бы на помощь, только Сашка стояла, гадая, подать однокурснице руку или это будет расценено как оскорбление. В этот момент по замершим в безветрии липам прошелся резкий порыв, дождем полетели листья, звезды на секунду исчезли, а потом загорелись снова.
Сашка готова была поклясться, что огромная темная тень пронеслась прямо над крышей общежития. Более того: опустилась на антенну и сидит там, закрывая созвездие Кассиопеи. Сашка разинула рот…
Это было очень быстрое, мгновенное чувство. Мигнули и заново зажглись звезды. Лиза, не глядя ни на кого, уже хромала в обход здания ко входу, и Сашка, оглядываясь, побежала за ней.
Лиза миновала двадцать первую комнату. Двинулась дальше по коридору, туда, где дверь была распахнута, где у входа стояла батарея пустых бутылок из-под пива. С Лизиных джинсов отлетали, падая на пол, приставшие листья; Сашка успела услышать ее ухарский клич: «Гуляем, девки-мужики!», и, больше ничего не дожидаясь, нырнула в свою комнату, в темноту.
По комнате ходил ветер, стучала рама; трясясь и цокая зубами, Сашка закрыла окно. Ее колотило, хотелось согреться, но горячую воду опять отключили, а идти заваривать чай на кухню, где всем так весело, Сашка не решалась.
Оксана не двигалась, с головой закутавшись в одеяло. Ты ведь не спишь, хотела сказать Сашка. Ты просто спряталась, выжидаешь, чем кончится дело. Ты молодец, завтра скажешь с чистыми глазами, что знать ничего не знаешь, не помнишь, спала сладким сном…
Слова подступили к горлу и вдруг, не удержавшись, хлынули наружу. Сашка, согнувшись, упала на нечистый линолеум и, закашлявшись, извергла из себя остатки ужина — и пригоршню тусклых золотых монет.
* * *
Той ночью бабье лето кончилось, как от удара молотком, и наступила холодная ветреная осень. Окна и форточки теперь были закрыты наглухо, но из щелей дуло, от сквозняков качалась лампа под потолком, и ветер завывал под дверью, как в печной трубе.
Оксана выпросила у комендантши две пачки бумаги для заклеивания окон и моток поролона, похожий на спрута с вялыми желтоватыми конечностями. Пока Сашка, распотрошив «спрута», заталкивала поролон в щели вокруг рамы, шустрая Оксана успела раздобыть муки и сварить густой клейстер, похожий на серые сопли с запахом киселя. Кисточек не было, Сашка догадалась отрезать кусочек поролона и с его помощью намазывать клейстером бумажные ленточки; они тогда теряли праздничный белый цвет и крахмальную плотность, обмякали, делаясь липкими и податливыми. Становятся похожими на нас, думала Сашка, заклеивая окно.
— Форточку оставь, — велела Оксана. — Проветривать будем.
Сашка потрогала холодную батарею. Отопительный сезон обещали начать еще не скоро.
…Ночью она долго собирала монеты, раскатившиеся по всей комнате. Вытерла тряпкой пол, а наутро еще и вымыла. Монеты, засунув в первый попавшийся кулек, спрятала в чемодан под кроватью. Лиза две первых пары провалялась в кровати, но специальность пропустить не решилась.
Это был очень трудный день — две пары специальности подряд, третья и четвертая. Они читали про себя параграфы «Текстового модуля, 1»; Портнов всегда знал, работает студент или разглядывает жучка, ползущего по странице. Тишина аудитории время от времени прерывалась резким окриком:
— Коротков, работать. Ковтун, не отвлекаться!
Сашка старалась, ожидая, что другие слова — другие, осмысленные — явятся к ней из белого шума, как явились тогда в библиотеке. Но ничего не происходило. Она устала, заработала головную боль и уверилась, что случай в читальном зале был случайным плодом ее воображения.
— Самохина, ворон ловим?
Она сама не заметила, как отвлеклась, задержала взгляд на уголке страницы. Ей померещилась отметка ногтем… Кто читал эту книгу раньше? Одноглазый Витя? Или Захар, который живет в одной комнате с Костей и в любую дверь проходит с третьей попытки? Кто подсунул записку в ячейку камеры хранения? И кому могла помочь эта записка?
— Самохина, — Портнов стоял рядом. — Мне очень не нравится, как ты читаешь. Ты сачкуешь, Самохина, от тебя я не ожидал… Ты еще не придумала слово, которое стоило бы сказать вслух?
Сашка молчала.
— Вы будете молчать, Самохина, пока не поймете, зачем вам, собственно, вторая сигнальная система. Обезьянам хватает и первой, не так ли?
Сашка молчала.
— К завтрашнему индивидуальному занятию, — Портнов прошелся перед доской, — повторить все, что выделено красным. На память. Кто не спрятался — я не виноват, — он ухмыльнулся. — Староста, Самохину запишешь в расписание последней.
* * *
Сашка несколько раз себя спрашивала: если бы Коженников, явившись к ней, дал бы ей такое же «поручение», как Лизе? Ей, для которой колоссальным испытанием была необходимость купаться голышом — рано утром, когда никто не видит…
«Я не требую невозможного».
Не удивительно, что Лиза так ненавидит Костю. Хотя Костя-то совсем ни при чем.
Ее однокурсники один за другим входили в кабинет номер тридцать восемь. Выходили по-разному — кто злой, кто озабоченный, кое у кого из девчонок глаза на мокром месте. Это Портнов, да. Умеет довести.
Сашка вошла в кабинет последняя. Уже закончилась четвертая пара и началась пятая. Уже на третьем этаже, в спортзале, пришло время занятий секции по настольному теннису.
— Сбавила обороты, — сухо сказал Портнов. — Плохо стала учиться. Смотри сюда.
Перстень, который он надевал только на индивидуальные, приблизился к Сашкиному лицу. Сашка зажмурилась от острой синей вспышки.
— Смотреть вверх, нос не воротить… Так. Ну-ка сядь.
В маленькой комнате было всего несколько стульев. Сашка опустилась на ближайший, деревянный, который стоял, опасно оставив ножку.
— Ты чувствуешь, как ты меняешься изнутри? — негромко спросил Портнов.
Сашка кивнула.
— Это правильно. Так и должно быть. Любое изменение — зрения, слуха, памяти, — не должно тебя волновать. Сейчас я дам тебе еще одну книжку — сборник практических заданий… Да-да, поработаешь, спина не переломится. Сдавать мне будешь по пять упражнений каждую неделю. Выполнять их надо мысленно, только мысленно, одно за другим, без ошибок. Я буду проверять, Самохина, очень тщательно, а если ты станешь халтурить, как вчера, — рискуешь остаться инвалидом на всю жизнь, свою жизнь, а не мою… Ясно?
Стукнули в дверь. До конца Сашкиного времени оставалось еще пять минут, поэтому она удивилась, кто бы это мог быть.
Это был Костя. Взволнованный, кажется, до потери инстинкта самосохранения.
