– Это иллюзия, к сожалению, – сказал тот, кто привел его сюда. – До горизонта вплавь полчаса…
Штурмфогель наконец увидел его. Мужчина немного выше среднего роста, голенастый, узкоплечий, жилистый. Узкое лицо с хищным носом и беспомощными красноватыми глазами. Словно вспомнив об этой странной беспомощности глаз, он быстро загородился темными очками. И тогда чуть раздвинул в улыбке бледные губы.
– Пейсы не ношу, – сказал он.
– Разумеется, – сказал Штурмфогель. – Рейхсмаршал не поймет.
– Вы меня узнали?
– Вам надо научиться менять внешность, полковник.
– Не дано, – развел тот руками. – Пытались научить, но… увы. Можно было, конечно, устроить маскарад…
– Ценю ваше доверие.
С полковником «Люфтваффе» Францем Райхелем, офицером штаба ПВО Берлина, Штурмфогель встречался несколько раз – когда у «Факела» появилась острая нужда в высотном самолете-разведчике. Это было около года назад. Насколько Штурмфогель знал, после событий двадцатого июля над Райхелем некоторое время висели грозные темные тучи, однако же пронесло. И вот внезапно оказывается, что аристократически надменный полковник-пруссак на самом деле – еврей, да к тому же опасный заговорщик…
– Познакомьтесь, – сказал полковник. – Моя дочь.
Как бы вынырнув из дрогнувшего воздуха, навстречу им шагнула девушка в длинном, по щиколотку, широкополом кожаном плаще табачного цвета. У нее были коротко стриженные, в стиле тридцатых годов, светлые волосы и неодинаково изломанные тонкие брови.
– Это он и есть? – игнорируя Штурмфогеля, обратилась она к отцу. В низком голосе что-то опасно вибрировало.
– Да, Лени. Это он. Штурмбаннфюрер Штурмфогель. Эрвин Штурмфогель.
Девушка рассматривала его в упор. Под взглядом необыкновенных серых глаз Штурмфогель медленно съеживался.
– Лени, – сказал полковник. – Я думаю, он не знает.
– Папа…
– Он совсем из другого ведомства. Вы ведь даже формы не носите? – обратился он к Штурмфогелю.
– Ну, как правило…
– Гестаповцы тоже не носят форму, – сказала Лени. – И что из этого, папа? Это говорит нам об их благородстве?
– Ты слышала наш разговор?
– Что ты хочешь спросить?
– Не спросить, а сказать. Мы будем работать с этим человеком.
– Это приказ?
– Это приказ.
Лени взглядом сначала оттолкнула отца, потом полоснула Штурмфогеля, развалив его наискось, и, взмахнув полами плаща и вздернув голову, прошла мимо. Духи ее звучали тонко и чуть манерно. Мелодия флейты…
– И тем не менее, – сказал полковник, – других девушек здесь нет.
– Это хорошо, – невпопад сказал Штурмфогель. – Она подходит. Идеально.
…Он так глубоко погрузился в воспоминания, что не услышал щелчков замка.
Вошел Гуго.
– Я принес тебе водки, – сказал он.
– Твоя терпимость меня поражает, – усмехнулся Штурмфогель.
– Я не верю, что ты предатель. – Гуго развернул стул и прочно уселся. – Я вообще сомневаюсь в наличии предателя. Не знаю, переметнулся твой агент или его используют втемную, но от этой информации с самого начала пованивало. Как тебе кажется?
– У меня нет права голоса в обсуждении этого вопроса.
– Между нами?
– Нет. Я под подозрением. И вообще – давай о другом. О бабах. А?
– Да пошел ты… Я ни о чем другом не то что говорить – думать не могу. Как предатель проходит контроль лояльности? Я перебрал все возможные варианты… этого быть не может. Теперь получается, что либо мы чересчур полагались на эту систему, не вводили строгую внутреннюю секретность, и, значит, враг может знать о нас все… абсолютно все. То есть мы работаем под контролем. Возможно, даже под управлением. Непостижимо. Либо… Впрочем, об этом пока рано. Я сказал, что не верю в то, что предатель – ты. Нойман – параноик. Другое дело, что он это осознает. Но, как ты знаешь, «если у меня паранойя, то это вовсе не значит, что вон тот парень за мной не следит». Его сбивает с толку еще и то, что ты долго восстанавливаешься после процедур Ленарда. Мол, тратятся силы на защиту и тому подобное… А ты, наверное, и сам ничего не понимаешь?.. Вот что, давай все-таки чуть-чуть выпьем. Рюмки у тебя где? А, вижу… Значит, так, друг мой Эрвин: я тут выяснил, что доктор Ленард в тридцать четвертом инспектировал кельнскую школу «Нахтхабихт»… Я думаю, это он тебя искалечил, дружище.
– Ясно, – почти равнодушно сказал Штурмфогель. – А кто у нас бреет брадобрея?
– Я. Лично, – вздохнул Гуго. – Он чист. Да и доступа по-настоящему ни к чему не имеет…
– Ортвин тоже не самый главный начальник… Я даже удивился, когда он сообщил о существовании предателя в наших рядах. Трудно понять, откуда он мог узнать это – если, конечно, ему специально не скормили дезу.
– Это самое вероятное. А мы повели себя, как разбуженные куры…
– И тем самым спалили Ортвина. Наверняка.
– Значит, никаких фотографий у него не окажется.
– Боюсь, Гуго, что и самого его мы живым не получим. Если ты чего-нибудь не придумаешь.
– Я придумаю.
– Вытащи его. Даже если он в конце концов сломался, то все равно очень много для нас сделал.
– Ты сентиментален, дружище, как гамбургская проститутка на экскурсии по Парижу…
Штурмфогель вдруг захохотал. Выразить словами, что такого особо смешного в словах Гуго, он не мог – срабатывали какие-то мгновенные ассоциации, выстраивались в невозможные цепочки… Он хохотал долго, и даже выпив большую рюмку водки – без удовольствия, как лекарство, – еще время от времени всхохатывал, а потом улыбался чему-то, но чему – не понимал сам.
Шампиньи-сюр-Марн, 19 февраля 1945. 18 часов
– Вот это я. – Волков выложил перед начальником госпиталя полковником Смитом свое служебное удостоверение. – Вот это – мои полномочия. А это – человек, которого мы ищем. Возможно, он у вас проходит под чужим именем или как Джон Доу…
Медицинский полковник долго и туповато смотрел на документы. У него были маленькие близко посаженные глаза и нездоровый румянец на скулах.
– Допустим, – сказал он. – И что дальше?
– Это мой офицер. Его состояние вызвано неким внешним фактором, о котором вам знать не следует. Обычными средствами вы его на ноги не поставите. Я должен забрать его, чтобы продолжить лечение в расположении части. Он в коме? Судороги были?
Полковник медленно поднял взгляд на Волкова. Пристально посмотрел на Эйба. Потом опять на Волкова.
– Я должен получить подтверждение ваших полномочий от своего начальства. От генерала Толанда. Без этого я вам никого не отдам.
– То есть мой человек у вас?
– Этого я не утверждал. У меня лежат несколько неизвестных, один из них внешне будто бы похож. Он в полном сознании, но страдает тотальной амнезией.
