Осторожно продвигаюсь вперед… Каждый шорох под подошвой заставляет меня каменеть. Еще минута – и от болезненной сосредоточенности ток крови в ушах начинает казаться журчанием воды или шелестом песка за кирпичными стенами коллектора. Хотя я, конечно же, знаю, что ни воды, ни песка там быть не может…
Продвинувшись всего на пять-шесть метров, я отчетливо вижу, что неизвестные сосредоточились в тесном бетонированном кубе, в стены которого вмонтированы массивные железные скобы. Это, конечно же, и есть выход к ливневому стоку – тому самому, о котором говорила Элизабет.
Реплики теперь все отчетливей, и я явственно слышу, что говорят по-английски. Вроде без характерного местного акцента…
Неужели и впрямь европейцы? Если это европейцы, то они наверняка могут быть из Посольского района. Да и камуфляжная форма на них точна такая же, как и у специального полицейского подразделения из «Хилтона».
Ощущаю в себе мгновенный позыв встать во весь рост и броситься к ним. От этого шага меня удерживает только одна мысль: ведь и в Посольском районе теперь тоже могут быть больные Эболой!..
Тем временем неизвестные осторожно, один за другим, поднимаются по металлическим скобам… Вряд ли им нужен Национальный зоопарк. Но что тогда? Лихорадочно вспоминаю, что из приметного там находится рядом. Кажется, здание мэрии, но оно было сожжено еще в первые дни погромов. Несколько продуктовых магазинчиков, небольшой супермаркет да еще уличные кафе, от которых теперь остались лишь руины. Чуть поодаль – офис санэпидемстанции, но она вряд ли может интересовать этих странных людей…
И тут все подземелье внезапно наполняется странной вибрацией. Отчетливо слышу звуки взрывов сверху. Со сводов с мерзким шуршанием осыпается цементное крошево, гул нарастает все тревожней и отчетливей… Глухой удар – и позади меня с чудовищным уханьем валится груда кирпичей!..
Оборачиваюсь. Обвал происходит как раз в том месте, где я был каких-то десять минут назад. К счастью, проход засыпан лишь частично, и это дает мне шанс вернуться тем же путем, каким я сюда и пришел.
Первая мысль – поблагодарить судьбу за то, что я не побоялся неизвестных и продвинулся к выходу на поверхность почти вплотную. Однако на эту мысль тут же накладывается и вторая: если коллектор будет разбомблен, то в миссию мне придется возвращаться уже по поверхности…
Гул усиливается – такое впечатление, что наверху рвутся мощные авиабомбы. Где-то совсем рядом вновь ухает массив кирпичей. Инстинкт самосохранения гонит меня к бетонному кубу, я с обезьяньей ловкостью взбираюсь по металлическим скобам на поверхность. Глаза слезятся от обилия солнечного света, и я не сразу различаю контуры домов.
Страх, который в подземелье, казалось, совсем улетучился, теперь вновь накрывает меня свинцовой тучей, невидимым ядом проникает в сознание. Главное теперь – не поддаться панике, но это не так просто, особенно когда прямо на улице гремят взрывы!..
Бегу, словно безумный, по изрытой воронками улице, падаю, разбиваю в кровь колени и локти, поднимаюсь, вновь падаю и вновь поднимаюсь… Асфальт гулко вибрирует, горячий воздух бьет меня по лицу, песок скрипит на зубах, едкий дым выедает глаза и натекает в легкие.
И вот – полуразрушенное здание: оплывший фасад, выбитые стекла, огромная дыра от снаряда на втором этаже…
Первое, что бросается в глаза, висельник, подвешенный к разбитой оконной раме на первом этаже. Сквозняк едва заметно раскачивает тело, чуть различимо вибрирует шнур. А на плече покойника сидит огромная черная ворона, примеряясь, как выклевать глаз…
Ощущаю себя пустым, словно бамбук. Спазм отвращения накатывает безудержно, словно икота. Пятясь и стараясь не смотреть на висельника, заскакиваю в открытую дверь и стремглав лечу по коридору, заваленному мусором.
Лишь забежав внутрь здания, понимаю, что это наверняка мэрия. Когда-то мне приходилось бывать тут по делам – оформлял документы для миссии, совал взятки местным чиновникам.
Перевожу дух, осматриваюсь. В небольшой комнатке, бывшей когда-то канцелярией, – никого. Огромный офисный стол, непонятно как уцелевший в этом аду, разбитый компьютерный монитор, обугленная мебель и груда бумаг. В любом случае, тут все-таки безопасней, чем на улице, не говоря уже о подземелье, где я в любой момент мог оказаться под завалами.
Взрывы на улицах прекращаются так же внезапно, как и начались. Выглядываю из окна. Небольшая площадь перед мэрией испещрена воронками, из которых торчат согнутые колени и окровавленные запрокинутые подбородки. Мертвые тела в шортах, футболках, армейских камуфляжах и полицейских мундирах повсюду. Над площадью черными крестами кружат вороны, и в памяти невольно всплывает мрачная картина из школьного учебника «Поле после битвы».
Что же теперь происходит в Оранжвилле?!
Очередная война бандитских кланов, только теперь с применением армейского вооружения? А может быть, в каких-нибудь высоких международных инстанциях решено сровнять город с землей, чтобы не дать заразе распространяться по всему миру?
Как бы то ни было, но мне надо что-то делать. Идти к зоопарку – смерти подобно, и потому решаю пересидеть в мэрии до рассвета. Если забаррикадироваться в комнате, не светиться у окон и вообще вести себя тихо – меня не заметят ни с улицы, ни со стороны коридора, если там даже кто-нибудь и появится. Да и громилам тут нечем поживиться, ведь мэрия – не продуктовый склад и не полицейский арсенал.
Устраиваюсь за шкафом. На стене напротив – чудом уцелевшее зеркало. Если кто-нибудь и войдет в комнату, я сразу его замечу и среагирую. При условии, конечно, что не засну до того времени…
Снимаю влажную «разгрузку», достаю бутылку с водой и сухпаек и начинаю бесшумно есть, все время прислушиваясь.
Во всем здании мэрии царит неопределенная и зловещая тишина, и тишина эта густеет, словно смола на сосне, медленно натекает в мозг, неотвратимо разъедая нервы. Каждую минуту ждешь или скрипа половицы где-нибудь совсем рядом, или крысиного попискивания… Покончив с ужином, решаю все-таки выглянуть в темный коридор и обследовать соседние комнаты. Но едва выглядываю наружу, как желание обследовать этаж как-то незаметно исчезает, уступая место другому: сидеть, затаив дыхание, превратиться в камень или вообще стать прозрачным – только бы ничем не выдавать своего присутствия.
Так что придется собрать всю волю в кулак и терпеливо переждать ночь, а затем наступление рассвета – самого спокойного времени суток в обезумевшем городе.
Конечно же, ждать и догонять – самое худшее, но выбирать мне просто не из чего.
Небосвод неотвратимо окрашивается розовым перламутром. Над серым океаном пузырятся ватные облака, медленно проплывая на северо-запад – в края, где нет ни ужасов Эболы, ни толп вооруженных ублюдков, ни гниющих трупов на улицах, ни постоянного страха смерти.
