Судьба вновь дает мне шанс – пусть даже и микроскопический. Возможно, мартышка смертельно больна, возможно, у нее вот-вот начнется агония… Но попробовать извлечь ее из вольера все равно надо!
Но как сбить замок с входной решетки? Ломика у меня нет, толстенные решетки руками не раздвинуть… Так что придется сбивать замок выстрелами. Правда, с патронами у меня не густо, да и звуки стрельбы могут привлечь нежелательных гостей. Но выбора нет. Наверное, предложи мне теперь отдать год собственной жизни за эту несчастную мартышку – я бы согласился, не раздумывая!..
Вскидываю ствол, отхожу на полметра, чтобы не задело рикошетом, тщательно целюсь в массивный навесной замок… Выстрел звучит гулко, словно удар циркового шамбарьера, и эхо разносит этот звук по всему зоопарку. Повторного выстрела не требуется – замок отлетает сразу же.
К счастью, обезьянка действительно жива, мне это не привиделось. Но очень уж истощена – лишь кожа да кости. Прижимаю ее к себе, словно ребенка, и бегу к искусственному пруду, ведь даже невооруженным взглядом видно, как сильно обезвожено тело примата! Зачерпываю воду в ладошку, подношу к иссушенной сморщенной мордочке…
Вода и полпачки галет возвращают животному жизненные силы. Мартышка смотрит на меня печальными темными глазами, и мне кажется, что в ее взгляде читается благодарность…
Теперь мне следует как можно быстрей добраться до ливневого стока рядом с мэрией. И дай бог, чтобы по пути нам не попался очередной сумасшедший с автоматом!..
Когда в далекой студенческой юности я изучал клиническую картину долговременной амнезии или провалов в памяти, то в глубине души не верил, что такое возможно в принципе. Я старательно конспектировал профессора, просматривал демонстрационное видео с больными, прослушивал аудиозаписи, однако сомнения в реальности подобного не оставляли меня. Слова о «полной и долговременной потере памяти» я считал чем-то сродни медицинскому мифу, а монологи больных по принципу «упал, потерял сознание, проснулся, гипс» – искусной симуляцией, которую почему-то никто до сих пор не удосужился разоблачить. Здоровый и трезвомыслящий человек, с крепкими нервами и устойчивой психикой, на мой взгляд, просто не может забывать то, что происходило с ним хоть час, хоть месяц назад!..
И лишь когда я вылез из ливневого стока неподалеку от нашей миссии, я понял, что долговременная амнезия может случиться с каждым – не обязательно с алкоголиком, наркоманом или контуженным в голову…
Путь от зоопарка и до ливневого стока полностью исчез из моего сознания – словно кто-то тщательно стер эти воспоминания из памяти. У меня остались лишь какие-то смутные образы: груды кирпичного крошева, стены в разводах плесени, мерное чавканье под ногами, желтый конус фонарика, выхватывавший из темноты огромные кучи гниющего мусора… Да еще мягкое, теплое сопение спящей мартышки, которую я прижимал к груди. По коллектору я двигался с туповатым автоматизмом робота, запрограммированного лишь на слово «вперед». Кажется, я даже засыпал на ходу и на полном автопилоте включал фонарик через каждые полминуты. Однако бассейн-отстойник я все-таки благополучно миновал, пройдя через бровку у стены – сработал условный рефлекс, выработанный случайным купанием в грязной воде.
И вот я стою перед входной дверью в подвал, прижимая к себе сонное тельце примата, и понимаю, что самое страшное позади. За последние сутки я мог заблудиться в тоннелях, задохнуться от недостатка кислорода, мог быть раздавленным грудами кирпичей, разорванным взрывом или застреленным на улице, мог попасть в руки тем неизвестным в камуфляжах, которых встретил в коллекторе… Но, вопреки всему, я выжил. Наверное, у меня действительно есть ангел-хранитель, который и провел меня через все препоны. Как знать, может, он поможет мне и с вакциной от эболавируса?!
Захожу в подвал, мягко закрывая за собой бронированную дверь. Крутые ступеньки, после чего – еще одна дверь, за которой жилые покои, продовольственные склады и моя лаборатория.
Первое, что я вижу, – разбитая вдребезги посуда, опрокинутые стулья и пятна крови на полу… И тут же интуитивно ощущаю – тут произошло нечто из ряда вон выходящее. Даже не хочу представлять подробности. Осторожно заглядываю в первую комнату… Перевернутая мебель, осколки стекла, разбросанные пузырьки с лекарствами…
– Миленка… – произношу я непослушными губами.
Обезьянка соскальзывает с моих рук и забивается в угол. Впрочем, мне теперь не до нее. Облизываю пересохшие губы, утираю лоб, верчу головой.
– Миленка! Миленка, ты где…
Я уже знаю, что ее тут нет, что она мне не ответит, однако упрямо шепчу ее имя. И ответная тишина, плотная и безжалостная, ножом пронизывает меня до самого сердца.
Ощущаю себя механической игрушкой, у которой вот-вот закончится энергия заведенной пружины. На негнущихся ногах передвигаюсь подвальным коридором в сторону лаборатории. Все двери почему-то распахнуты настежь. Заглядываю в первую же комнату. Настольная лампа разбита, пол усыпан мелкими осколками, грудами каких-то бумаг, папок, склянок… Дверь в лабораторный бокс заперта. Параллельным течением мысли отмечаю про себя, что газовая горелка, реактивы, микроскопы и прочие склянки наверняка целы и невредимы…
Вдруг слева доносится тихий болезненный стон. Оборачиваюсь. У стола, прислонившись спиной к стене, – канадец Эндрю. Рука его прижата к огромной ране на шее, сквозь пальцы хлещет кровь.
– Эндрю! – бросаюсь к раненому, отвожу его руку и осматриваю рану.
Она очень глубокая, резаная и явно свежая. Несомненно, несчастный канадец получил ее совсем недавно. Кровь хлещет, натекая на футболку и брюки. Эндрю обречен – крови он потерял очень много, а для переливания у меня ничего нет. Я даже не знаю, какие у него группа и резус…
Взгляд раненого меня немного пугает: красноватые прожилки глаз, микроскопические зрачки…
– Что здесь случилось? Эндрю, ты меня слышишь? – легонько шлепаю его по щеке ладонью.
Канадец булькает горлом, пытаясь что-то сказать, однако изо рта внезапно выплескивается кровь, и он замолкает.
– Что у вас произошло?.. Да говори же!..
Он отрешенно молчит, лишь его взгляд, полный необъяснимой неприязни, по-прежнему буравит меня. В глазах нет запала живой ненависти, но это, наверное, лишь потому, что на ненависть не осталось никаких сил.
– Эндрю, кто на тебя напал?
Лицо канадца неотвратимо наливается предсмертной белизной. Кажется, он не слышит меня…
– Эндрю, где Миленка?!.
Он вновь булькает горлом, на секунду словно бы оживает и пытается приподнять руку. Но силы окончательно покидают его…