Тот, обжигаясь и отдуваясь, сделал несколько глотков, блаженно повёл плечами.
— Вы, Пётр Сергеевич, горячку не порите всё таки, хочу я вам сказать. У меня, знаете ли, Хан тоже в печёнках сидит. Он, конечно, молодец, но не доведёт он мальчишек ни до чего хорошего.
— Это что же? — усмехнулся Пастырь. — Бунт на корабле?
— Да вы не смейтесь, — покачал головой Перевалов. — Чтобы детям выжить, им нужен толковый… руководитель. Не атаман безбашенный, каковым, собственно, является Хан. А именно руководитель. Наставник. Отец.
— Типа тебя?
Перевалов удивлённо посмотрел на варнака. Потом затряс головой:
— Да нет, что вы. Я — врач. В этой должности и останусь. А вот вы, Пётр Сергеевич, вы — как раз то, что нужно. Опытный, серьёзный, умелый, мужественный человек, который может стать для детей прекрасным примером, опорой, воспитателем…
— Я зэка, — усмехнулся варнак.
— Да полноте, милейший, не юродствуйте! — отмахнулся док. — Уж в чём другом, а в людях-то я разбираюсь. — И улыбнулся: — Я же хирург. Знаю людей не только снаружи, но и изнутри, хе-хе.
— Ну да, — вставил Пастырь. — Тебе ли не знать, мяснику-людоеду.
Доктор похмурился, понюхал кофе, отпил.
— Я не ел человечину, — сказал он. — И мы это прекратим, разумеется. Уведём детей в деревню. Организуем коммуну. С едой проблем, думаю, не будет. Руками вы работать умеете, не сомневаюсь. Головой — тоже. Можете многому научить детей. Так что с голоду не умрём…
Я вчера с Ханом долго разговаривал. Убеждал его, что от живого от вас пользы будет больше. Не знаю, убедил ли. Боится он вас — это очевидно. Боится и потому хочет убрать с дороги. В общем, всё что вам нужно сделать — это подождать до вечера. Если Хан примет… всё таки неправильное решение, тогда я сам лично помогу вам убрать его. Но при условии, разумеется, что дети не пострадают и что вы займёте его место.
Вот вы мне скажите, Пётр Сергеевич, куда же это и зачем вы рвётесь уйти? У вас ведь… простите великодушно, но… у вас ведь никого не осталось. Ну, уйдёте вы, в никуда… А совесть потом не замучает, что бросили детей на этого пришибленного Хана?
— Ну, ты это… Ты, мясник, совесть мою пока в покое оставь. Тебе до неё никакого дела нет. Ты о своей подумай.
Пастырь поднялся, вернул Перевалову пустую кружку.
— За кофе спасибо, — буркнул он.
— Да не за что. Так вы согласны?
— Ты же не дурак, вроде, док, — вздохнул Пастырь. — Ты же должен понимать, что невозможно Хану быть живым, пока я жив. И предлагаешь мне его пятку целовать. Да если бы не эта мразь, ничего бы не было! Оставались бы пацаны людьми. Сидели бы в лагере, под присмотром врачей и педагогов. А не жрали бы человечину.
В коридоре послышался топот ног. Шли, кажется, караульные. Раненько же! Невтерпёж, наверное, Хану кончить его, Пастыря.
Ну-ну…
Под хмурым взглядом доктора варнак достал из-под ремня жгут, сложил вдвое, метнулся к двери, встал сбоку, прижимаясь к стене, приготовившись. Приложил палец к губам: тс-с-с!
Лязгнула задвижка, дверь открылась во всю ширь, рванулся внутрь камеры сноп света от фонаря..
— Не входите! — крикнул вдруг Перевалов.
Шедший первым не понял сразу, не остановился — лишь сбавил шаг немного, бросил на мясника удивлённый взгляд
Пастырь одним движением схватил его за грудки, подтянул, приподнял вровень с собой, ударил головой в переносицу и отбросил внутрь камеры. Не медля ни секунды врубил второму основанием ладони в челюсть. Пацана как ветром сдуло — унесло к решётке, бросило на пол.
Стоящий за их спинами Меченый соображал быстро, но просуетился. Первым его движением было дёрнуть из-за спины автомат. Потом, видать, сообразил, что не успеет, и схватился за штык-нож на поясе. А время-то — ушло. Когда он, наконец, выдернул нож, Пастырь уже подступил к нему. Перехватив руку, с оттяжкой хлестнул пацана жгутом. Резина шустро обвила горло, сдавила. Пастырь отпустил жгут, нырнул Меченому за спину, поймал его шею в сгиб локтя, потянул малолетку на себя, забрасывая его на корпус, как куль муки. Покрасневший от натуги пацан захрипел, задёргался, задрыгал ногами, не в силах втянуть в лёгкие воздух. Секунд через десять — затих.
— Отпустите, — прошипел со своей половины Перевалов, испуганно выпучивая глаза. — Вы же его задушите!
— И что? — просипел варнак, бросив на него быстрый взгляд.
— Так нельзя, — произнёс тот, опуская глаза. — Это ребёнок!
— Ага, — усмехнулся Пастырь, сваливая обмякшее тело Меченого на пол, подбирая обронённый «калаш». — Только вчера из подгузника вылез.
Быстро прыгнул к завывающему в углу первому, что сидел на полу, закрыв разбитое окровавленное лицо ладонями, из-под которых вытекали кровавые сопли, выдернул из кобуры у него на поясе «макара», подобрал валяющийся рядом фонарь.
Скачок обратно к Меченому, который уже поднялся и теперь сидел на заднице, у входа, мотая головой, приходя в себя. Заграбастал его в охапку, швырнул в камеру, выскочил в коридор, захлопнул дверь, дёрнул задвижку, повернул упор. Всё.
Всё. Ну, теперь поиграем, ребятки… В «Зарницу».
— Не убивайте мальчишек! — услышал он из камеры Перевалова. — Не берите грех на душу, Пётр Сергеевич!
Пастырь прыгнул к соседней двери, открыл.
— Выходи! — крикнул доктору.
Тот отчаянно замотал головой.
— Нет! — просипел он, почему-то краснея. — Нет! Я не пойду с вами!
— Ты — дурак? Давай быстро, пока эти не прочухались!
Заскочил в камеру, схватил доктора за грудки, поволок за собой к выходу. Тот упирался, пыхтел, смешно семеня ногами под мощной силой варнака, устремившегося наружу.
Вытащив доктора из клетки, захлопнул дверь. Посветил ему в лицо, заставив жмуриться.
— Оружие тебе не даю, — прошептал быстро. — Нет у меня к тебе особого доверия. Пальнёшь ещё в спину… Поэтому никаких лишних движений не делать, быть на виду. Дёрнешься не в ту сторону — ушибу как щенка. Понял?
Перевалов, жмурясь, отворачиваясь от фонаря, кивнул. Кажется, он готов был заплакать.
Пастырь сплюнул, осветил коридор, двери.
— Веди к Хану, — велел мяснику.
— К нему не пройдёте, — снова замотал головой доктор. — Только через мальчишек.
— Веди, сучок!
Мясник ссутулился, задумался на секунду.
— Со двора можно зайти, — сказал вполголоса. — Там есть дверь на лестницу.
— Так давай, не рассусоливай!
В дверь камеры заколотили изнутри, заорали.
— Ну-ка тише вы, гоблины! — прикрикнул на пацанов Пастырь. — Ща зайду, уделаю всех.
— Ты покойник! — послышался голос Меченого. — Тебя самого уделаем, понял?!
— Светите мне! — шепнул доктор, устремляясь по коридору. Кажется, он, наконец, решил что-то. Вот только — что? Подставит, скотина, ох подставит!
