— Опять ты за свое. Так, геометрию закончим, историю учить начнем. Ты эту рубашку снимай, она у тебя грязная, и все равно тебе сейчас не понадобится, сейчас ты свитер папин наденешь и на дело пойдешь, пока я ее стираю.
— Ты чо, Ткачева?
— Пойди и аккуратно выстави стекло из двери нашего подъезда. Вместо него эту фанерку вставь. Стекло только вчера поставили, у нас такие девочки, что уже вечером выбьют. А у меня в фортке на кухне наружного стекла нет. Давай, давай шевелись! Размеры я все прикинула, проходит — идеально! Рубаха на балконе к школе высохнет, я ее вместе с брюками поглажу, заодно и тебя научу.
За кражу стекла, водопроводных ключей и еще кое-чего по мелочи Варя испытывала неудобство не столько за сам факт воровства, сколько за то, что Волков теперь вовсю над ней потешался и звал обтрясти кошелки с питательной снедью, которые, за неимением у подавляющих масс холодильников, украшали почти все окна кухонь их дома. Правда, на некоторых окнах вместо кошелок были набиты фанерные ящики, из них Волковским металлическим крючком уже было бы трудно что-то стащить. Варя пригрозила Волкову, что проведет с ним профилактическую беседу ремнем на этот раз о вреде воровства. Это развеселило мерзавца еще больше. Волков доказывал, что когда он крадет еду, то это вовсе и не воровство, а способ жизни. А когда Варя крадет стекло, то это воровство настоящее, пусть стекло и как бы ничейное. Так пусть ничейное стекло лучше врачихины близнецы выбьют? А так — в подъезде теперь фанерка аккуратная от ящика посылочного, адрес на ней Варя аккуратно срезала ножиком. И на фанерку никто не позарится. Нет, в этом Варя не видела ничего особенного, и душа ее была тут совершенно спокойна. Все ничейное должно быть чейным, иначе пропадет! Никакое это не воровство! И пройти мимо стекла в подъезде, когда сами всю зиму на кухне без него мерзли, это глупость. И ее самая честная в мире бабушка даже ругалась как-то на ихнего председателя колхоза: "Дурак! Как есть дурак! Ни украсть, ни покараулить!"
От сложных размышлений у Вари все перепуталось в голове, поэтому она нашла компромисс: "Ты, Волков, захочешь пожрать, так больше не воруй, а лучше ко мне заходи. У нас всегда борщ есть и картошка. Яйца матери с птицефабрики достают, там вся бухгалтерия беззубая. Я буду сразу готовить и на тебя, я маме объясню, что это — для дела".
— Ткачева! Ты как-то сортируй братву! Я с первого дня нашей Семеновне пригрозил, что журнал классный сожгу, если она твоей мамке расскажет, что меня к тебе на буксир сунули. Ты, надеюсь, предкам еще про меня не сказала?
— Ну, я не сказала, что это конкретно ты. Я просто сказала, что ко мне ходит одноклассник уроки учить. Они воспринимают положительно, особенно после того, как ты вставил плафон в ванне. И они все время на работе. Нет их! Так что приходи просто так, покушать.
— Ненормальная ты, Ткачева. Ладно, зайду. Но я, на всякий случай, всем говорю, что к Афоне иду на пятый этаж в карты резаться.
* * *
— Все, Ткачева, больше не буду к тебе ходить. Вроде, все у тебя теперь тут путем: стекла битые вставил, линолеум подклеил, сантехника в норме, но ремонт, Ткачева, делать надо. Ну, что у тебя папаша за строитель такой, если плитки глазурованной украсть не может? Чья она там, на стройке? Ничья! А была бы твоя! Одевайся, в школу пойдем, вызывают нас. Видишь, я в пальте пришел.
— А что случилось-то, Волков? Ты в учебе выправился, за что же нас вызывают?
— Да, может, тебя зовут, чтобы похвалить, шоколадную медаль выдать.
— Не ври, наши училки до этого не додумаются. Опять какую-то гадость придумали?
— И не говори. Ко мне тут пионервожатая наша опять цеплялась на счет того, что я не в комсомоле, а галстук пионерский уже не ношу. Так вот она попутно сказала, что на педсовете решили, что раз ты на меня очень благотворно влияешь, то надо к тебе еще и Вадика Вахрушева на буксир подцепить.
— Да ты что? Он же не просто дурак, он — идиот. Он в своем дворе всех кошек перевешал!
— Он просто тренируется. Может он с кем-то хочет бороться? Может ты, Ткачева, должна ему помочь?
— Волков, прекрати! С ним ни одна девочка сидеть не станет, как же я это чудо буду дома принимать? И в школе после занятий вечером я с ним не останусь. Ведь педсовет может понять, что есть педагогические отбросы, на которые просто не надо время тратить. Они сами себя изведут.
— Они, наверно, Ткачева, решили, что мы с тобой эти самые отбросы и есть, а раз мы друг друга не извели, то к нам надо Вахера добавить до ихней полной победы.
— Волков, у него даже ножик есть!
— Тихий такой мальчик, учится только неважно. Про ножик молчи лучше, тут тебе ни я, ни ремень твой не помогут. Зато у Вадика родители на обувной базе работают! Короче, я пошел. Ты иди в комитет комсомола, проси, чтобы тебе перед вступлением в ряды другое задание дали, что Макаренко из тебя не получился, что я тебя бью ремнем и таскаю под лесенку. А у меня там свои дела, я их сюсю-пусю слушать не собираюсь.
— А ты куда?
— Пойду пока в школе пару окон выбью, может унитаз удастся сломать. Надо дать понять педагогам, что таким, как мы с Вахером, буксиры — не в масть!
— Подсобить?
— Иди, Ткачева своей дорогой! А мы пойдем своей, пусть и не той, как считает Валентина Семеновна. Но мы дойдем по ней до конца! А в конце своего пути, Ткачева, вспомни, что где-то там у тебя, хороший кореш в тюряге сидит!
* * *
В следующей четверти Волкова дважды исключали из школы. Никакие буксиры ему уже не назначали, с апреля он был уже на прочном буксире в детской комнате милиции. Школа решила все же перетерпеть его обязательное восьмиклассное образование. Вахера тоже цеплять к буксиру поостереглись, помня о неожиданном мартовском рецедиве Волкова, когда он выбил окна на четвертом этаже и сломал краны у двух школьных питьевых титанов. На счет унитазов он здорово промахнулся, школа у них сдавалась при товарище Сталине, который таких шуток не любил, поэтому унитазы у них был чугунные, как на железнодорожном вокзале.
А по весне Варьку захватила какая-то непонятная тоска, она не могла дождаться каникул, хотя и знала, что хутора для нее уже больше никогда не будет. От бабушки из разных мест, где жили ее дочери, приходили странные письма без начала и конца со словами, слитыми в одну строчку. Папа очень расстраивался от этих писем, хотел даже забрать стариков к себе, отчаянно ругался по этому поводу с мамой, хотя и сам хорошо понимал, что ни одной уральской зимы в большом холодном городе его родителям не пережить.
Весенние грозы приходили в их город не в начале мая, а в самом его конце. Однажды Варя вышла из школы в тот самый момент, когда все вокруг неожиданно потемнело, и по земле забили крупные сильные горошины дождя. Возвращаться в школу не хотелось, и Варя заметалась по школьному двору в поисках укрытия. Из хозяйственной постройки ей свистнул Волков, и она понеслась под набирающим силу дождем в сарайчик рядом со школьными слесарными мастерскими. Волков стоял у стайки, где завхозиха держала двух крепких кабанчиков. Хотя он еще в прошлом году дважды выпускал свиней из сарая и катался на них по школьному двору, завхозиха все равно пускала к свиньям его одного из всех шестых классов.
