Анти сбросил толстую защитную одежду и, не произнеся ни слова, направился к Энни. Энни, испуганно взглянув на него, робко отступила назад.
Анти остановился и заглянул девушке в глаза. Спустя, казалось, бесконечно долгое время на его губах заиграла улыбка, а потом произошло чудо: Энни тоже сделала свой первый шаг из тумана безучастности, потому что ответила на улыбку.
Коунс, напряженно наблюдавший за ними, облегченно вздохнул…
— Понадобится около четырех месяцев, чтобы посетить все планеты, на которые мы собираемся отправить имирцев, — сказал Коунс после небольшого раздумья.
Бассет цинично усмехнулся. Он привык видеть в Коунсе потенциального противника, который только на короткое время по собственным мотивам связался с ним.
— С вашим трансфэксом это время сильно сократится.
Коунс весело улыбнулся и покачал головой.
— Прибор не стоит использовать так часто, — солгал он. — Кроме того, не сомневаюсь, вы ведь направите своих техников и инженеров, чтобы выведать тайну нашего открытия. У вас есть двигатель Мечникова, поэтому ваш личный корабль достаточно быстр.
Слава Бассета распространилась далеко, поэтому не удивительно, что Лама с Кунг-фу-дзе принял его очень уважительно и чествовал как верховного правителя.
— Имирцы, кажется, очень трудолюбивы и у них почти нет запросов, сказал Лама, — что, вероятно, связано с неблагоприятными условиями.
Лама дал Бассету аудиенцию под открытым небом. Оба они сидели в великолепном саду в тени вывезенного с Земли Священного дерева. Двое слуг стояли возле них с пальмовыми опахалами.
— Но говорят также, что эти люди очень нетерпимы, — продолжал Лама, и я опасаюсь, что они ассимилируются.
Но Бассет, продувной дипломат, ответил на опасения Ламы каскадом таких заманчивых предложений, что сам удивился, когда в заключение беседы Лама воспылал бескорыстным желанием помочь своим ближним.
Президенту правительства Бореаса, которому и раньше приходилось вести подобные переговоры, были известны хитроумные методы Бассета, но он, хотя и был гораздо осторожнее Ламы с Кунг-Фу-дзе, тоже пообещал благосклонно обдумать предложение. Бассет хорошо понимал, что его партнер скоро уступит, потому что люди на Бореасе не могли существовать без посторонней помощи. Места было достаточно. Кроме того, триста тысяч переселенцев не представляли из себя никакой опасности.
На Цеусе Бассету пришлось иметь дело с диктатором.
— Почему имирцы должны покинуть свою планету? — откровенно спросил диктатор. — Только, пожалуйста, не говорите мне, что люди пресытились жизнью среди айсбергов и снежных полей, где они жили как факиры! Триста тысяч — это очень много. Я хочу, чтобы политические условия на подвластной мне территории оставались стабильными, а кто знает, что за идеи принесут с собой эти люди? И трудно поверить, что имирцы вдруг стали такими разумными.
— Это результат долгого развития, — глубокомысленно заявил Бассет.
— Прекрасно. Но вы-то почему беспокоитесь? Что обещали вам за содействие?
Бассет мысленно усмехнулся.
— Если триста тысяч человек внезапно обнаруживают, что отказ от всего — не единственный идеал, они начинают испытывать непреодолимую тягу к удобствам жизни и наслаждениям. А вы можете благосклонно предоставить эти вещи в их распоряжение. Пошлина и другие доходы, поступающие в вашу казну, будут довольно высоки.
Диктатор кивнул. Этот язык был ему понятен. Он достал ручку и подписал приготовленный Бассетом договор.
Так было и везде. Спустя четыре месяца были заключены договоры о приеме почти всех имирцев. Оставалось распределить примерно полмиллиона человек.
— Может быть, Земля примет оставшихся людей? — спросил Коунс.
— Я уже позаботился об этом, — хмыкнул Бассет. — Дело прошло на редкость успешно. Знают ли имирцы о выпавшем на их долю счастье?
Коунс, усмехнувшись, взглянул на Бассета.
— Нет, еще не знают. Но всегда найдется некоторое количество людей, которые с удовольствием переселятся на более удобную планету.
Во время следующей посадки «Амстердама» на Имир Ярослава на планете не оказалось. Капитан Левенгук немедленно отправился в Совет Старейшин и потребовал объяснить его загадочное исчезновение.
— Никто не знает, где он, — пожимали плечами Старейшины, лихорадочно пытаясь найти какую-нибудь убедительную причину.
Левенгук презрительно смерил взглядом этих людей, что не составило труда, потому что все они были значительно ниже его ростом.
— Ну что ж, — заключи он. — Я вас предупреждал. Мы совершаем здесь посадку только из милосердия. Вы знали, что отношения будут разорваны, если с нашим агентом что-нибудь случится. Он был для вас соринкой в глазу. При моем последнем посещении вы хотели осудить его из-за какой-то молодой девушки, и, полагаю, так и сделали. Для прожженных лжецов и пройдох такой поступок в порядке вещей.
Имирцы отчаянно переглядывались. В грузовом трюме корабля находились вещи, совершенно для них необходимые, без которых они не могли собрать свой скудный урожай. Они протестовали, умоляли, убивались, снова и снова клялись в своей невиновности.
Все было напрасно. Левенгук покинул планету, не разгрузив корабль, в расчете на другие, более благоприятные рынки сбыта, в заключение поклявшись никогда более не возвращаться сюда.
Испуганные и потрясенные, имирцы принялись за поиски Ярослава Дубина, разыскивая ненавистного им человека со всей тщательностью, как иголку в стоге сена. Но, самое удивительное, они и в самом деле не знали, где тот находится. Они перевернули город с ног на голову и перерыли роскошный дом Ярослава от подвала до крыши, надеясь, по крайней мере, найти труп, чтобы доказать свою непричастность к его исчезновению.
Но Ярослава Дубина так и не нашли.
— Как сквозь землю провалился или спрятался где-то среди снега и льдов, — в отчаянии заключил один из группы поиска, даже не подозревая, как недалеко оказался от истины.
Ярослав покинул свой дом при помощи трансфэкса, забрав аппарат с собой. Когда имирцы обнаружили потайную комнату, она была пуста.
Капитан следующего корабля отреагировал так же, как Левенгук, и тоже поднял свой корабль с космодрома, пообещав никогда не возвращаться.
— Они не могут бросить нас на произвол судьбы, — говорили оптимисты.
Но капитаны кораблей именно так и поступали, и их ничто не могло переубедить. Спустя два месяца скудные припасы истощились, и на город обрушился голод.
Фанатики объясняли голод суровым наказанием за отклонения от заветов предков, но мало кто их поддерживал. Особенно восставали против них люди, постоянно слышавшие жалобы своих голодных детей.
