— Что я должен сделать? — спросил Якадзуно.
— Войди внутрь и немного побудь внутри, я сказал, что ты хочешь провести обряд в обществе одного меня. Никто не увидит, чем ты будешь заниматься в шувоз. Я бы рекомендовал осмотреть фрески, некоторые из них очень любопытны.
— Я не буду осматривать фрески, — сказал Якадзуно. — Ты подсказал мне хорошую идею, я действительно должен извиниться перед твоим Фэрсо.
Евсро дернулся как от удара.
— Больше не говори так, если не хочешь оказаться на всиязо ухез, сказал он. — Фэр — не имя, фэр означает сын. Если ты называешь бога моим сыном, ты тем самым творишь богохульство.
— Извини, — смутился Якадзуно, — я не хотел тебя обидеть.
— Я понимаю. Но другие могут не понять.
Шуво Фэрв представляло собой белое прямоугольное строение размером примерно десять на пять метров. Стены были сложены то ли из оштукатуренного кирпича, то ли из чего-то очень похожего. В высоту здание составляло метра четыре, и еще метра на полтора над крышей возвышался купол, выкрашенный багряно-красной краской.
— Купол символизирует восходящее солнце, — пояснил Евсро. — Когда Фэр вылупился из яйца, снесенного Езой-ласл Овузуюв, солнце впервые вышло из-за облаков, которые до того вечно укутывали плоть кеной. Солнце осветило зубы Фэрв и отразилось в них, и свет наполнился силой и прогнал туман, и впервые в истории олув наступило сухое время и охий стали любить зир раз и другой, и зирэ отложили алшав и родились жехл, маленькие овоэшлалк и жеграшлал. И езойлакл лухе вэхла свершило свой первый оборот.
— У всех народов истории сотворения мира очень похожи, — заметил Якадзуно.
— Да, но у вас Сузаш сотворил олу самостоятельно, а Фэр пришел позже. И вы почему-то считаете, что Сузаш и Фэр едины.
— Я не христианин, — уточнил Якадзуно, — я верю в старых богов.
— Прости. Я думал ты веришь, как большинство.
Внутри храм был почти пуст. Здесь не было ничего, похожего на алтарь, здесь вообще не было ничего, кроме голого земляного пола да настенных росписей. Росписи изображали разнообразные сцены из жизни ящеров, Якадзуно начал было их разглядывать, но вовремя остановил себя.
— Как происходит ритуал? — спросил он.
— Какой ритуал? — не понял Евсро.
— Ну, попросить у Фэрв прощения за человеческую расу…
— Нет никакого ритуала. Ты просто думаешь, а когда решишь, что подумал достаточно, можно уходить.
— Но зачем тогда нужен храм?
— Здесь легче думать.
— Я должен принять какую-то определенную позу?
— Располагайся так, как тебе удобнее.
Якадзуно подошел к стене, противоположной от входа, и сел в позу лотоса. Он закрыл глаза и начал медитировать. Он сразу почувствовал, что медитация пошла необычно, как будто загадочный Фэр вмешался в процесс, что он внимательно слушает мысли Якадзуно и вроде бы даже что-то отвечает.
Перед глазами Якадзуно одна за другой проносились призрачные картины. Пепельное поле, обугленное есо, заживо сгоревшие ящеры внутри. Вода заливает езузера Вхуж-лолв, ящерские дети, испуганные, растерянные и всеми покинутые, суетятся по колено в воде среди лодок, но ни в одной из них нет места. Анатолий Ратников с силой бьет в челюсть Рональда Дэйна, тот падает на пол, а рядом уже стоит Якадзуно со шприцем морфия наготове. Тхе Ке смотрит из угла комнаты плачущими глазами, веревки, которыми связаны ее руки, глубоко впились в тело, ей больно. Анатолий выскакивает на полном ходу из машины, он кричит: «Якадзуно, за руль!», но Якадзуно не умеет управлять «Капибарой», тогда он лишь чудом сумел остановить машину. Якадзуно сидит на корточках в дальнем углу полутемного есов, огромные и страшные ящеры бродят туда-сюда, как наркотические глюки, а потом двое садятся на хвосты перед Якадзуно и начинают его обсуждать, тыкая когтистыми пальцами прямо в лицо. Якадзуно чувствует страх, но не признается в этом даже самому себе, он резко встает на ноги, но ноги затекли и он падает, а ящеры довольно фыркают утробными голосами.
«Мы одной крови — ты и я» — беззвучно прошептал Якадзуно. Он не помнил, кто из древних философов так сказал и по какому поводу, но сейчас это было не важно. Люди и ящеры одной крови, и смысл здесь не только в том, что кровь ящера такая же красная, как и кровь человека, но и в том, что душа человека и душа ящера имеют между собой больше сходных черт, чем различий. Иерархи земных церквей все еще спорят, есть ли души у деметри-анских ящеров. Если бы они сами побывали на Деметре, этот вопрос у них бы не возникал. Раньше народы Земли воевали друг с другом, те, кто в тот момент были сильнее, угнетали и истязали тех, кто был слабее, а потом расстановка сил менялась и все повторялось, только наоборот. Теперь человечество едино, но древний инстинкт все еще прячется на дне мозга. Мы считаем себя сильными, умными, образованными и милосердными, но по сути своей мы такие же ящеры, только груз цивилизации на наших плечах намного тяжелее. Мы привыкли считать ящеров дикими варварами, но, может, лучше посмотреть в зеркало? Разве мы не меньшие варвары? Мы одной крови, люди и ящеры.
6
Анатолий попросил Дзимбээ ускорить его переселение. Дзимбээ обещал поспособствовать, и уже через два дня переселение состоялось. Анатолию достался роскошный двухэтажный особняк, ранее принадлежавший свиноголовому генералу по имени Ким Ду Чжан. Пройдясь по дому, Анатолий решил не обновлять обстановку, доставшуюся от прежнего хозяина — ничего неприемлемого в доме не было, старый хозяин был весьма близок к Анатолию по складу личности. Другой, более чувствительный человек не смог бы жить в чужом доме среди чужих вещей, но Анатолий не считал себя излишне чувствительным. В конце концов, когда эмоции начинают мешать, их можно отсечь одной мысленной командой.
Когда Полина впервые вошла в этот дом, Анатолий испытывал смешанные чувства, почему-то ему казалось, что ей этот дом не понравится. Полина — не такая, как он, она не киборг, она по-настоящему живой человек, ей будет неприятно проходить через холл, на полу которого изображен огромный герб какой-то дивизии, видеть на стенах многочисленные портреты семьи покойного генерала, жить в доме, где нет детей, но есть детская, заваленная дорогими игрушками.
Анатолию было немного жалко покойного Ким Ду Чжа-на. Дзимбээ говорил, что в день революции он отдыхал вместе с семьей в ведомственном доме отдыха где-то в окрестностях Нью-Майами. Дом отдыха попал под удар, и сейчас от него осталась только большая остекленевшая воронка. Женщин и детей очень жалко, но такова суровая правда жизни — когда рубят лес, обязательно летят щепки, и чем больше дерево, которое рубят, тем больше щепок разлетается в стороны. Нет, такую цель нельзя было оставить без внимания, детей жалко, но тут уже ничего не поделаешь.
