нашей деревни.
— У меня и в мыслях не было такого! — возмутилась Меле — Я просто чувствовала, что смерть мученика — недостаточная награда Хадуэллу. Он заслуживает большего. Он заслуживает Абсолюта.
— За последние шестьсот лет никто не удостаивался Абсолюта, — возразил Лэг. — С той поры, как герой и полубог В'ктат спас игатийцев от ужасных гуилвийских чудовищ.
— Но Хадуэлл тоже герой! — настаивала Меле. — Дай ему время, он проявит себя! Покажет, на что способен.
Старый жрец повозил по полу булаву, глубоко задумался. Тут в храм вбежал Вэсси, купец.
— Пойдемте скорее! — воскликнул он. — Несчастье с Иглаи, землепашцем. Он обошел табу!
Толстый веселый землепашец умер ужасной смертью. Он шел обычным путем от своей хижины к центру деревни мимо старого колючего дерева. Внезапно дерево рухнуло на него. Сотни шипов вонзились в его тело. Очевидцы свидетельствовали, что Иглаи больше часа стонал и метался, прежде чем отошел в мир иной.
Но умер он со счастливой улыбкой на лице.
Жрец оглядел толпу, собравшуюся вокруг тела Иглаи. Кое-кто прятал ухмылку. Лэг подошел к колючему дереву, осмотрел его. Увидел едва заметные следы надпилов, замаскированные высохшей глиной. Повернулся к толпе.
— Часто ли Иглаи подходил к этому дереву?
— Конечно, — ответил другой землепашец. — Он всегда обедал под ним.
Люди улыбались, уже не таясь, гордые подвигом Иглаи. Все заговорили разом.
— А я-то думал, почему он тут ест?
— Должно быть, он все время пилил дерево.
— Многие месяцы. Древесина-то крепкая.
— Молодец, Иглаи, ничего не скажешь.
— Подумать только! Он всего лишь землепашец и не так уж истово поклонялся богу. А устроил себе такую прекрасную смерть.
— Слушайте, добрые люди! — вскричал Лэг. — Иглаи совершил святотатство. Только жрец может разрешить насильственную смерть.
— Не пойман — не вор, — донеслось из толпы.
Жрец печально склонил голову. На этот раз он проиграл. Если бы он поймал Иглаи за руку, то назначил бы тому суровое наказание. Иглаи никогда не решился бы еще на одну попытку самоубийства и скорее всего умер бы в собственной постели от старости. Но он опоздал. Землепашец добился своего, и крылья смерти уже принесли его к Рукечанги. Просить бога наказать Иглаи после смерти бесполезно, ибо тот сам разберется с землепашцем.
Неделю спустя Хадуэлл записал в дневнике:
«Нет ни одного народа, похожего на игатийцев. Я жил среди них, ел и пил с ними, изучал их образ жизни. И то, что открылось мне, поражает воображение.
Дело в том, что у игатийцев нет такого понятия, как война.
Вдумайся в это, Цивилизованный человек! За всю их историю не было ни одной войны. Они и представить не могут, что это такое. Поясню вышесказанное на примере.
Я пытался объяснить, что такое война, Катаге, отцу моей несравненной Меле. Тот почесал затылок и спросил: „Ты говоришь, многие убивают многих? Это и есть война?“
— Только часть ее, — ответил я. — Все гораздо сложнее.
— Значит, многие умирают в одно и то же время и одинаковым образом?
— Совершенно верно, — кивнул я.
Катага долго думал, затем взглянул на меня.
— Плохо, когда много людей умирает одновременно и одинаково. Не приносит удовлетворения. Каждый должен умирать по-своему.
Только представь, Цивилизованный человек, невероятную наивность последней фразы. И в то же время, не истина ли лежит в основе этой наивности, истина, которую еще предстоит нам осознать?
Более того, туземцы никогда не ссорятся, не дерутся между собой, не знают преступлений, убийств.
И вот к какому выводу я пришел: насильственная смерть незнакома этому народу, за исключением, естественно, несчастных случаев.
Ужасно, конечно, что несчастные случаи не так уж редки, и почти всегда исход их фатален. Но последнее я отношу к суровости природы и какой-то детской беззаботности туземцев. И надо отметить, что случаи эти не остаются незамеченными. Жрец, с которым у меня установились теплые, дружеские отношения, очень озабочен их частотой и постоянно призывает жителей деревни к осторожности.
А теперь перехожу к главному (тут Хадуэлл улыбнулся).
Меле согласилась стать моей женой! Церемония бракосочетания состоится сегодня. Уже готовится праздничное пиршество. Я считаю себя самым счастливым из смертных, ибо Меле прекрасна, прекрасна и удивительна.
У нее развитое общественное сознание. Возможно, чересчур развитое. Она постоянно убеждает меня сделать еще что-нибудь для деревни. И я потрудился на славу. Закончил ирригационную систему, ввел в севооборот несколько быстросозревающих злаков, научил игатийцев основам металлообработки и многому, многому другому. Она, однако, хочет большего.
Но тут я поставил точку. Я имею право на отдых.
Только Меле не хочет меня понять. Она твердит, что я должен работать и работать. И упоминает о каком-то ритуале, связанном с Абсолютом (если я перевел правильно).
Но с меня хватит. Я отказался делать что-то еще, во всяком случае, в ближайшие год-два.
Абсолют состоится сразу же после нашей свадьбы. Полагаю, речь идет о почестях, которые хотят воздать мне жители деревни. Я выразил согласие их принять».
Все население деревни, во главе со жрецом, проследовало к Островерхой горе. Мужчины — украшенные перьями экзотических птиц, женщины — в ожерельях из ракушек и блестящих камней. В центре процессии четверо здоровяков несли какой-то странный агрегат. Хадуэлл лишь мельком взглянул на него, но знал, что агрегат этот с почтением вытащили из хижины, крытой черным тростником.
Гуськом, по одному прошли они по мосту из лиан. Катага, замыкающий колонну, улыбаясь про себя, еще раз полоснул ножом по уже надрезанной лиане.
Островерхая гора, узкий черный пик, возвышалась над морем. Хадуэлл и Меле стояли над самым обрывом, лицом к жрецу. Шум стих, едва Лэг поднял руки.
— О, великий Тангукари! — воскликнул жрец. — Благослови этого мужчину, твоего посланца, который пришел к нам с небес в сверкающей сфере и сделал для Игати больше, чем кто бы то ни было. И благослови твою дочь Меле. Научи ее любить память своего мужа… и укрепи в вере предков. А теперь я объявляю вас мужем и женой!
Хадуэлл заключил Меле в объятия и поцеловал. Радостные крики огласили
