каменного крота. Здесь была Нанда, собирающая богатые гонорары с важных персон, гонорары, которые она отдаст в благодарность Лоэрен.
Благодарность! Глиммерчайлд нырнул поглубже и нашел в памяти. Лоэрен говорит что-то с гневом Мицубэ. Мицубэ смеется и указывает на дверь. Нож вонзается в тщедушное тело Мицубэ.
Ву заговорил вновь.
– Мне придется отложить это дело? Я спрашиваю в последний раз: кто знает что-нибудь об этом деле?
Глиммерчайлд указал на Лоэрена и издал хриплое карканье, единственный звук, который он мог воспроизводить. Лоэрен отпрянул на мгновение. Глиммерчайлд протиснулся сквозь толпу, с нацеленным по-прежнему пальцем. Люди зашептались.
Лоэрен побледнел, но сохранил презрительное выражение на своем лице.
– Ты лжешь, выродок. Ты не мог меня видеть, ты спал в машине.
Лицо у Ву окаменело, а племя замерло. Лоэрену потребовалось мгновение, чтобы осознать, что он выдал себя. Тогда он попытался убежать, но стражи порядка схватили его.
Племя распяло Лоэрена на ржавой балке. Но задолго до того, как убийца был мертв, Глиммерчайлд сбежал, преследуемый толпой, кидавшей в него камни. Он не взял с собой ничего, кроме набедренной повязки, которая вскоре сгнила.
Он был в шаге от смерти сотни раз. Прятался в расщелинах, пил грязную воду, питался трупами животных, слишком перезревшими для более крупных падальщиков…
Но уже через три месяца после того, как племя изгнало его, он начал приспосабливаться к своему отшельническому существованию. У него было копье из костяного тростника с зазубренным наконечником из сплава. Он научился им пользоваться. У него было убежище, ручеек с безопасной водой. Он был лишен какого-либо дружеского общения, но это было не так уж плохо.
Однажды Глиммерчайлд притаился рядом с охотничьей тропой, сжимая в руке копье и поджидая появления добычи, с которой мог бы справиться.
Сначала он услышал топот тяжелых, опасных лап и пригнулся в испуге. Но рептилия – серый рекс, спускавшаяся по тропе, была смертельно ранена: что-то откусило у нее от спины несколько кубометров мяса и оторвало одну из передних ног. Она двигалась с трудом и пошатываясь, медленно и мучительно.
Она рухнула перед ним. Ее дыхание стало затрудненным, и через некоторое время она прекратила попытки подняться. Глиммерчайлд подождал, пока не убедился, что то, что причинило ей боль, не появилось следом, затем подкрался и вонзил свое копье через ее огромный золотой глаз, прямо в мозг.
Когда он вспорол ей брюхо, три недоношенных детеныша вывалились оттуда, брыкаясь. Двое были серыми, а один черным. Глиммерчайлд забрал печень и сердце матери и связал детенышей, чтобы унести с собой. Они будут жить какое-то время, удобный запас свежего мяса.
После возвращения к себе, в тот уголок полуразрушенного коридора, который он называл домом, первыми он съел серых заморышей, а остатки скормил их черной сестре. Он понаблюдал, как формируется ее чисто хищный разум, и был заинтригован. В ней стала проявляться красота, а он не был совсем уж равнодушен к красоте. Некоторое время его охота шла хорошо, и он держал ее про запас. Однажды он понял, что она стала его напарницей. Она научилась помогать ему охотиться, так что ему больше не требовалось копье. К тому времени, когда она смогла возить его через руины на своей великолепной спине, она уже была его возлюбленной.
Глиммерчайлд спрятался на краю расчищенной территории, окружавшей узел сумасшедшего, за сломанной колонной из топленого камня.
В Большой Впадине неукрепленные жилища быстро подвергались разграблению, а жителей съедали или продавали работорговцам-частникам. Поэтому Глиммерчайлд стал высматривать защиту. Безумец был техно-богач, судя по его доспехам и летательному пузырю; может, у него были и охранные мехи? Сенсоры по периметру? Вынюхиватели? Огневые точки для автопушек: Простреливаемые подходы? Возможностей было много, и они были пугающими.
Глиммерчайлд плюхнулся вниз, скрытый колонной. Полуночная Бестия была всего лишь животным; возможно, ей уже нельзя было помочь. Да, она была великолепна, и он любил ее. Тем не менее, у него была только одна жизнь, и Большая Впадина была полна прекрасных зверей. И если бы ему пришлось приручать другого, на этот раз процесс прошел бы быстрее.
Рассвет застал Глиммерчайлда все еще колеблющимся. Он уже почти решил поступить благоразумно и убежать, как вдруг воспринял приближение большой группы людей.
Один из них был могуч, мощный, энергичный разум, холодный и контролирующий себя, излучающий черное сияние. Другие разумы спали; подобно животным в узле, они были неподвижны, горьки, побеждены.
Любопытство Глиммерчайлда было разбуженно. Он вжался чуть глубже в свое укрытие.
Когда красное солнце поднялось над краем Большой Впадины, в поле зрения появился состав из шести бронированных вагонов, который тащил землеход с дюжиной коротких мощных ног. Лимонного цвета узор в горошек, лазурные шевроны, геральдические лилии цвета морской волны покрывали шасси землеходов. Витиеватый шрифт, вплетенный в узор, возвещал имя Торговца: «Марголян». Наспинная оружейная рубка щетинилась смертоносными механизмами: большим энергометом, связкой смарт-мортир, батареей скорострельных осколочных пушек, огненным кольцом.
Состав остановился рядом с местом, где прятался Глиммерчайлд. Мощный разум сосредоточился, сузил фокус. Череда образов промелькнула мимо, так быстро, что Глиммерчайлд едва успевал их уловить: кипящий чан с мясом, резкий запах озона, старческая рука, держащая фляжку со светлым ликером – наконец, древнее лицо, хитрое, безумное, ликующее. Огромный разум сжался, затих.
Из ниши в боку землехода выдвинулся рупор.
– Ортолан! – выкрикнул звучный голос. – Проснись! Это я, Ованес. Впусти меня, старый друг.
Дюжина сенсорных мачт выскочила из узла. Глиммерчайлд отпрянул назад. Очевидно, сумасшедший обитатель узла не дремал. Механизмы на мачте зажужжали и загромыхали; наконец раздался другой голос, который Глиммерчайлд узнал.
– Ованес? Ты ли это? Откуда мне знать, что это ты?
Острый прилив раздражения донесся из мощного разума.
– Конечно, это я. Кто же еще, Ортолан?
– У меня много врагов, и ты должен это знать, если ты действительно Ованес. – Безумный смешок вырвался из узла.
Глиммерчайлд прочитал кислую покорность судьбе.
– Я покажу себя. Пожалуйста, старый друг, не стреляй.
Носовая часть землехода распахнулась, скользнув назад. Капсула из бронестекла поднялась из открывшегося проема. Внутри, на гелевом ложе, лежал монументально толстый мужчина, темнокожий, лысый и обнаженный. Сверкающее скопление медицинских прилипал цеплялось к его широкой груди. Черты его лица казались крошечными и неправильно сформированными, за исключением широкого рта, полного крепких белых зубов.
Капсула погрузилась; броня защитительно сомкнулась вокруг Торговца.
– Ованес! Кто еще может быть таким уродливым? Заходи!
От Торговца исходило холодное отвращение, эмоционально настолько интенсивное, что у Глиммерчайлда скрутило живот.
Состав тронулся в сторону узла. Когда он остановился ожидая, когда откроются тяжелые двери,
