«Если хотите, я сама буду поливать и ухаживать, – вызвалась однажды соседка. – Нам нельзя держать их в квартире. У мужа, оказывается, страшная аллергия. А вы мужчина одинокий, цветы не помешают! Ну посмотрите, какая прелесть!» Она вертела горшок, но более вертелась сама, словно показывая собственную красоту. И все это в присутствии мужа!
Сколот бы взял, поскольку эти пустынные растения особого ухода не требовали, но соседка с редким и колючим именем Роксана его смущала и вводила в заблуждение тем, что, не глядя даже на присутствие молчаливого супруга, заметно и как-то навязчиво кокетничала, смотрела неким завлекающим взором глубоких, зеленых, как морская вода, глаз. На это ее странное поведение можно было бы не обращать внимания или отнести его к привычной манере держаться, но Роксана Сколоту напоминала Белую Ящерицу, и каждый ее новый приход все сильнее волновал и смущал его. Сдерживая свои чувства, он напускал на себя вид очень занятого человека и отказывался брать растения, ибо заводить какие-либо отношения с замужней соседкой, даже самые невинные, казалось ему мелким и подлым воровством.
И вдруг кактусы стали нежно-зелеными, как глаза Роксаны, и в один день буйно зацвели такими же нежными розовыми, белыми и золотистыми огромными цветами. Причем все сразу, в том числе и те, что прижились на подоконниках лестничной площадки, в результате чего половина их в одну ночь исчезла. Пожалуй, растащили бы все, но в подъезде нашлись знатоки, уверявшие, что цветы распускаются всего на пару дней и увядают до следующего года, однако эти продержались больше недели, а на некоторых, с мясистыми колючими листьями, и того дольше. Восхищенная соседка дважды прибегала к Сколоту и сначала звала к себе полюбоваться, а поскольку он вежливо отказывался, вдруг принесла один могучий кактус, поставила на шкафчик в прихожей и с манящим смешком, как-то панибратски, заявила:
– Как хочешь, назад не понесу. Руки оттянула, пальчики мои затекли… Алеша, ну ты только посмотри, какое чудо! А запах… – И сама обдала его манящим запахом дыхания.
Сколот пожалел, что впустил ее, и отступил на шаг, чтобы сохранить дистанцию.
– Ты только понюхай! – восторженно предложила она и сама уткнулась носиком в огромный цветок. – Какой чудесный аромат!.. Или у тебя тоже аллергия?
– Нет, – проронил он, стискивая зубы.
Роксана загадочно улыбнулась. Едва касаясь, огладила пальчиками розовые лепестки и доверительно прошептала:
– Кстати, он зацвел благодаря твоим опытам.
– Каким опытам? – как можно равнодушнее спросил Сколот, однако напрягся.
– Алхимическим. Ты же по ночам колдуешь под кухонной вытяжкой? Не бойся, Алеша, я никому об этом не скажу. Даже Корсакову. Пока-пока! – Помахала рукой и ушла.
Своего аллергика она звала по фамилии, которая в ее устах звучала как прозвище, и Сколот давно убедился, что главный в этой молодой семье не муж, коему на вид было лет сорок, а Роксана: даже в колючем имени угадывались сила и власть. Всегда молчаливо-вежливый, Марат Корсаков с виду напоминал компьютерщика – вечно отсутствующий, неуловимый взгляд, длиннопалые, по-кошачьи мягкие руки пианиста (не вписывался в образ лишь деловой костюм, в котором он даже мусор выносил). Но это все была лишь внешняя бесстрастность: на самом деле уже не молодой муж юной соседки был полон страсти и энергии, ибо почти каждую ночь над головой Сколота раздавались стоны, женские всхлипы и прочие характерные звуки, которые могли взбудоражить воображение любого холостяка. И чтобы не искушать музыкальный слух, Сколот уходил на кухню, там плавил сталь и тайно злорадствовал, когда среди ночи на аллергика нападал чих. Рано утром сосед уезжал на работу и возвращался поздно, а его жена, судя по скрипу паркета над головой, целые дни проводила в квартире, редко отлучалась в магазин – это уже судя по стуку каблучков на лестнице.
Все звуки наверху замирали, когда Сколот начинал петь, – то есть Роксана слушала, и от этого было печально и приятно, как если бы он не вкушал, но любовался запретным плодом. И тогда ему хотелось, чтобы она пришла еще, например полить отцветший кактус…
И она пришла, только придумала другой повод.
После того как Роксана, по сути, раскрыла его занятия алхимией, Сколот на время прекратил опыты, убрал подальше с глаз вещества и оборудование и все время теперь сочинял и репетировал новые песни. Однажды утром соседка внезапно позвонила в дверь и обдала ветром восторга, от которого и сама задыхалась:
– Ты сейчас пел!.. Про волка-одиночку! Я услышала!.. Знаешь, на что похожи твои песни? Поехали со мной!
– Куда?
– В музей!
Он на мгновение замер, потом спросил осторожно, словно боялся ее спугнуть:
– В какой музей?
– Потом скажу. Это потрясающе! Я видела твои песни на картинах!
– На картинах?..
Он бы не поехал и нашел бы причины отказаться – пора было собираться на работу, в переход, но последние слова Роксаны опахнули внезапной и неясной надеждой, неким предчувствием открытия. А она ко всему еще добавила интригующей таинственности.
– Поедем поодиночке, – прошептала с оглядкой. – Нельзя, чтоб нас видели вместе. Ты же понимаешь, почему… Выходи через пять минут. Встретимся в метро, на «Алтуфьевской»!
И убежала.
Через пять минут Сколот для конспирации взял гитару и поехал, будто бы на работу. И всю дорогу, словно своим топливом, подогревался мыслью, что произойдет невероятное, приоткроется некий выход из безурочного, беспутного существования. Он вываривал в себе это смутное чувство до состояния чистого железа и подспудно верил в чудо, которое очень легко перевоплотит его в драгоценный металл…
Роксана ждала в метро и здесь, не опасаясь ничего, сразу же взяла Сколота под руку. Ее распирало от радости и возвышенных чувств, хотя говорила она о вещах приземленных и даже печальных.
– Мы с девчонками снимали квартиру в этом районе, когда я приехала в Москву, поступать, – на ходу полушепотом рассказывала Роксана, и от дыхания ее трепетало сердце. – И я чуть не попала в рабство. Об этом даже Корсаков не знает… Хозяйка нас сдала работорговцу! Мне чудом удалось бежать в самый последний миг. А подружек продали в Турцию. Я теперь так боюсь этого места! С тех пор ни разу не была… Но с тобой мне не страшно!
– Куда мы идем? – внутренне содрогаясь от ее слов, спросил Сколот.
– В музей! Я там двое суток пряталась, когда сбежала, – с восторгом сообщила она. – Случайно заскочила в калитку. Даже не знала, куда попала. Работорговцы рыскали вокруг, весь Лианозовский парк прочесали. В самом музее дежурили! А я открыто ходила по залам. И они меня не заметили! Представляешь?!.. Потом охранник не увидел, когда делал обход перед закрытием. Я встала возле одного полотна, на глазах у него, – мимо прошел! И вот когда выключили свет, всю ночь бродила по музею и смотрела картины.
