– Предпочитаю сослаться на Пятую поправку[4], – ответил Тимлин. – А вот и пес. Лучше осмотри его лапы – он слегка прихрамывает. Похоже, что болит левая задняя.
Но они не нашли заноз в лапах Гэндальфа, и на этот раз, когда Тимлин мягко потянул за шерсть, клок с собачьей задницы легко отделился. Гэндальф, казалось, этого вовсе не почувствовал.
– Не слишком-то хорошо, – заметил Тимлин.
– Может, чесотка, – предположил Робинсон. – Или стресс. Собаки часто теряют шерсть, когда нервничают, ты же знаешь.
– Может, и так. – Тимлин смотрел на запад, поверх озера. – Красивый будет закат. Конечно, они сейчас все красивы. Так же было, когда взорвался вулкан Кракатау, в 1883 году. Только на этот раз взорвались десять тысяч Кракатау. – Он наклонился и погладил Гэндальфа по голове.
– Индия и Пакистан, – сказал Робинсон.
Тимлин снова сел прямо.
– Ну, да. Но с другой стороны, все остальные были просто обязаны принять участие, не так ли? Даже у чеченцев нашлось несколько штук, которые они доставили в Москву в грузовых фурах. Такое впечатление, что мир намеренно забыл, сколько стран – и группировок, долбаных группировок! – обладают этими штуками.
– Или про то, на что эти штуки способны, – сказал Робинсон.
Тимлин кивнул.
– И это тоже. Мы были слишком озабочены размерами государственного долга, а наши друзья на том берегу пруда[5] всецело сконцентрировались на запрете детских конкурсов красоты и поддержке евро.
– Ты уверен, что в Канаде так же грязно, как и ниже сорок восьмой параллели?
– Зависит от точки отсчета, я думаю. В Вермонте не так грязно, как в северной части Нью-Йорка, а в Канаде, вероятно, чище, чем в Вермонте. Но будет грязно. Плюс, большинство людей, рванувших на север, уже были больны. Я бы сказал, больны до смерти, да позволено мне будет перефразировать Кьеркегора[6]. Еще пивка?
– Пора домой. – Робинсон встал. – Айда, Гэндальф. Пришло время сжечь несколько калорий.
– Завтра увидимся?
– Может, после обеда. Утром мне нужно кое-куда сгонять.
– Могу я спросить, куда?
– В Беннингтон, пока в моем пикапе еще хватает бензина, чтобы доехать туда и обратно.
Тимлин приподнял бровь.
– Хочу поискать аккумулятор для мотоцикла.
* * *
Гэндальф смог дойти почти до самого Виража Мертвеца, хотя хромал с каждым шагом всё сильнее и сильнее. Когда они добрались до Виража, он просто уселся, словно зачарованный кипящим закатом, отражающимся в озере. Казалось, что сквозь темно-красные потёки протянулся дымящийся оранжевый след от выстрела. Пес заскулил и лизнул левую заднюю ногу. Робинсон посидел некоторое время рядом, но комары-разведчики вскоре вернулись с многочисленным подкреплением, так что он взял Гэндальфа на руки и пошел дальше. Когда они подошли к дому, у него дрожали руки и болели плечи. Робинсон сомневался, что смог бы донести Гэндальфа, если бы тот весил фунтов на десять, или хотя бы на пять, больше. К тому же у него разболелась голова, то ли от жары, то ли от второй банки пива, а может, от того и другого.
Обсаженная деревьями дорожка, ведущая к дому, превратилась в наполненный тенями бассейн, и огней в доме не было. Генератор скончался несколько недель назад. Закат погас, превратившись в бледно-лиловый синяк. Робинсон медленно взобрался на крыльцо и положил Гэндальфа на пол, чтобы открыть дверь. «Заходи, парень», – сказал он. Гэндальф попытался приподняться, затем затих.
Робинсон наклонился, чтобы снова взять его на руки, но тут Гэндальф предпринял еще одну попытку. На этот раз он переполз через порог в прихожую, где и рухнул на бок, тяжело дыша. На стене над ним висели почти две дюжины фотографий тех людей, которых Робинсон любил. Все эти люди теперь наверняка были мертвы. Он не мог даже позвонить Диане и Эллен, чтобы послушать их записанные на автоответчик голоса. Его собственный телефон прожил немногим дольше генератора, а мобильная связь отключилась еще раньше.
Он достал из кладовки бутылку «Польской ключевой воды», наполнил миску Гэндальфа, затем предложил ему ложку корма. Гэндальф нехотя полакал воду, но есть не стал. Когда Робинсон присел на корточки и почесал собаке живот, шерсть полезла клочьями.
«Это происходит так быстро, – подумал Робинсон. – Еще утром он был в полном порядке».
* * *
Он взял фонарик и пошел к пристройке позади дома. На озере вскрикнула гагара – всего одна. Мотоцикл был накрыт брезентом. Он стянул покрывало и провел лучом вдоль сверкающего тела байка. Это был «Толстяк Боб 2014»[7], не новый, но с небольшим пробегом; те дни, когда Робинсон за полгода, с мая по октябрь, наматывал на колесо четыре-пять тысяч миль, давно прошли. Но Боб по-прежнему оставался его мечтой о полете, пусть даже мечты Робинсона по большей части остались там, где он гонял последние пару лет. Воздушное охлаждение. Двухцилиндровый движок. Шестиступенчатая коробка передач. Без малого тысяча семьсот кубиков. А рёв мотора! Только у Харлея был такой звук, подобный летнему грому. Когда ты тормозил перед светофором рядом с «Шеви»[8], диванщик[9] внутри легковушки судорожно тянулся к замку двери.
Робинсон погладил ладонью руль, затем перекинул ногу через байк и сел в седло, поставив ноги на подножки. Диана все чаще требовала, чтобы он продал мотоцикл, а когда он выезжал прокатиться, она раз за разом напоминала ему, что закон, требующий обязательно надевать шлем, принят в Вермонте не просто так... и не нужно уподобляться идиотам из Мэна и Нью-Гэмпшира. Теперь-то он мог ездить без шлема, если бы захотел. Нет больше Дианы, чтобы контролировать его, и не существует шерифов графства, которые могли бы его тормознуть. Он мог бы вообще гонять на байке нагишом, если б ему вздумалось.
– Но мне придется остерегаться выхлопных труб, если я этим займусь, – сказал он, и хохотнул. Он не стал натягивать на Харлея брезент, и пошел в дом. Гэндальф лежал на подстилке из одеял, устроенной для него Робинсоном, уткнувшись носом в передние лапы. Корм остался нетронутым.
– Тебе лучше поесть, – сказал Робинсон. – Сразу полегчает.
* * *
На следующее утро на одеяле возле задних лап Гэндальфа расплылось красное пятно, и на ноги он встать не смог, сколько ни пытался. После того, как он потерпел неудачу второй раз, Робинсон сам вынес его на улицу, где Гэндальф сначала полежал на траве, а затем немного приподнялся и присел. Из него струей хлынула кровавая жижа. Гэндальф отполз в сторону от лужи, словно устыдясь того что наделал, и лег, печально глядя на Робинсона.
