Мария была высокая, светловолосая — почти такая же высокая, как Кастор, и кожа у нее была немного бледнее, самая светлая в деревне. Родители Марии, хмурые добровольцы, приехали в АРБ двадцать лет назад. Ненадолго их хватило. Мать Марии, через год после рождения дочери, погибла в аварии, угодила под колеса тягача. Отец снова пошел в «добровольцы», но на этот раз — в самом деле добровольно, по собственному желанию. Он уехал в гиблые пустоши западной Айовы и больше о нем не слышали. Ребенок остался в коммуне. Фермеры особенно не протестовали, потому что уровень рождаемости в то время еще не было нужды контролировать.
Но о происхождения Марии, разумеется, не забыли.
— Хочешь поужинать дома? — спросил Кастор.
Мария покачала головой, хотя обычно один из них отправлялся в столовую с их собственной посудой и, наполнив судки и кастрюльки, возвращался домой, чтобы они могли поужинать в тишине и покое, без посторонних.
— Пусть не думают, что мы прячемся, — сказала она. — И есть мне не хочется. — Она замялась. — Завтра я еду на проверку.
— Да? — Больше Кастор ничего не сказал, потому что говорить было нечего. Но чуть погодя настроение у него немного поднялось, так как они подошли к раздаточному окошку и он обнаружил, что на ужин сегодня — его любимое блюдо, тушеное мясо с соусом кэрри, и мяса выдавалась изрядная порция, с гарниром из риса, выращенного в их собственной деревне.
Мария едва притронулась к еде. Кастор внутренне подобрался, ожидая, что за соседними столами последуют шуточки по поводу плохого аппетита у Марии, потому что по коммуне уже полетел слух, но опасался он напрасно — их оставили в покое, если не считать двух-трех ехидных замечаний. В столовой оживленно обсуждали тему поинтереснее, и незапланированная беременность одной из женщин коммуны была благополучно забыта — на время, — поскольку языки у всех были заняты другой новостью — находкой отсеченной от тела головы. Кастору с десяток раз пришлось повторить всю историю: для соседей по столу, для тех, кто стоял вместе с ним в очереди, за тушеным мясом и за чаем из общего бачка, а потом — за добавкой. Столовая гудела, слухи передавались из уст в уста и трудно было отличить правду от вымысла. Народная полиция прочесывает округу в поисках убийцы. Убийца схвачен в аэропорту Билокси. Народная полиция подозревает в убийстве одного из крестьян деревни — да, нет, чепуха, никого пока не подозревают. Голова упала на поле с неба, потому что взорвался стратосферный лайнер. Но слухи — это только слухи. Видеопанель, передававшая сводку новостей, ничего полезного не сообщила. Показали короткий сюжет: участок рисового поля, потом — сам Кастор, с хмурым видом объяснявший, как он наступил на голову мертвеца и в каком месте это случилось. Сюжет промелькнул за какие-то двадцать секунд. Больше ничего интересного в новостях не было, не считая напоминания о том, что вечером покажут «Солнце в зените».
— Хочешь посмотреть? — спросила Мария.
— Я его еще мальчишкой смотрел.
— Это новая постановка. Говорят, очень приличная.
И Кастор согласился, а потом ему напомнили, что сегодня он дежурит и пришлось руководить оравой школьников, убиравших столы, стулья и остатки ужина. Он рассчитывал провести немного времени наедине с Марией, чтобы вознаградить себя за все передряги тяжелого дня, но из столовой ему выбраться не удалось. Столовая служила общим залом для собраний коммуны, театральной аудиторией, спортзалом, и даже, раз в месяц, залом для танцев. В помещении хватало места всем: зал имел двадцать метров в поперечнике и сверху его накрывал невысокий купол из черного пластика. Не успел Кастор ткнуть носом последнего нерадивого подростка в плохо вымытый пол в углу, как жители деревни неспешно потянулись обратно в зал — наступало время вечернего отдыха.
Как и полагается, деревня владела собственной спутниковой антенной. Спутник, зависший на геосинхронной орбите над непроходимыми джунглями Боливии, обрушивал на Автономную Республику Бамы телевизионный дождь из двадцати каналов. На шести из них передачи велись по-английски. Старая руководительница, проформы ради, прошаркала в первый ряд, чтобы поставить вопрос на голосование, в чем нужды не было, — обитатели деревни единодушно желали развлечься. Кастор, в общем-то, ничего против зрелища не имел, хотя была у него идея сделать приятное еще приятнее. Он подождал, пока в зал вернется Мария.
— Здесь или дома? — шепнул он, ласково ткнувшись носом в ее шею, чуть пониже затылка. Вместе они были всего полгода, и занятия любовью еще не потеряли прелести новизны, поэтому они обычно проводили вечера в своей квартирке. Их плоский телеэкран казался крошечным по сравнению с громадным голографическим демонстратором общего зала: недостаток этот они компенсировали возможностью смотреть фильм в объятиях друг друга, — или не смотреть, если вдруг возникало желание заняться чем-нибудь поинтересней. Но сегодня Мария осторожно, но решительно, отстранила Кастора.
— Останемся здесь, — сказала она. — Не стоит обращать на себя внимания.
По этой же причине она настояла на том, чтобы сидели они отдельно. Начался фильм.
Кастор был человеком незлым, и неглупым, но по молодости лет еще не успел открыть одну истину: люди, окружающие его, имеют собственные интересы — не только люди во всем мире и не только обитатели деревни, но и его собственная жена. Интересы Кастора окружающих мало волнуют. Поэтому Кастор обиделся. Но вскоре забыл об обиде, — грандиозное действо захватило его. В фильме рассказывалось о знаменитом военачальнике прошлого века, народном маршале, только-только прибывшем с берегов Отчизны, которому пришлось вступить в борьбу с бандой антипартийных элементов. Маршал, партию которого пел великолепный Фенг Вонфред, в одиночку выступил против шести вооруженных врагов, но ему содействовали школьная учительница и несколько верных партийцев. Он разгромил правых уклонистов, принудил их раскаяться и публично отказаться от неправильных взглядов. Постановка была восхитительная, актеры пели великолепно, фильм брал как говорится за душу. В прекрасных натурных съемках показали Америку конца двадцатого столетия: безграничные просторы выжженной земли и горстки первых отважных добровольцев, которые пытались сделать страну вновь пригодной для жизни. Кастор увлекся фильмом и позабыл обо всем.
В конце оперы, после того, как антипартийные элементы сложили оружие и погрузились в автобус, везущий их в Пенсильванию на перевоспитание, народный маршал и учительница возглавили победоносный марш преданных партии кадров. Плещущие на ветру знамена потрясающе смотрелись на фоне серо-зеленой, заросшей кустарником равнины. Зрители восторженно аплодировали, Кастор в том числе. Объем демонстратора погас, включили свет и Кастор завертел головой, высматривая Марию. Он хотел поделиться с ней своими восторженными впечатлениями, но Мария куда-то пропала.
