Джерри выключил телевизор и видеомагнитофон. Ему все равно не понравилось, как развивалось действие в фильме. Он прошел в гардеробную. За тридцать лет комната почти не изменилась. Еще работая киномехаником, он изображал Хамфри Богарта и Марлона Брандо перед этим самым зеркалом. Богарт умер еще до того, как Джерри вытянул дикую карту, а Брандо стал старым и толстым. Он присел, открыл комод, вытащил фотографию Вероники и парик. Он выбрал самый близкий к ее цвету волос.
Он закрепил фотографию в углу зеркала и посмотрел на нее в течение пары секунд, а затем на собственное отражение. Его черты стали меняться, кожа потемнела. С волосами по-прежнему было проблематично. У него пока не получалось делать это так, как он хотел. Раньше он действительно мог превратиться в женщину, но ощущения от этого были самые странные. Он натянул парик и закрыл глаза, потом подождал мгновение и снова открыл их.
– Я люблю тебя.
Это звучало даже менее убедительно, чем из уст Вероники – несколько раз она произносила эти слова. Он снял парик и вернул свой прежний облик. Бет права, невозможно узнать, что думает или чувствует другой человек. Невозможно стать этим человеком. Он зашвырнул парик и фото в ящик комода и с силой захлопнул его.
Да и кому вообще такое захочется.
Крис Клэрмонт
Пусть удача будет женщиной[7]
Лишь услышав, куда она собирается, все ей отказывали. Некоторые таксисты извинялись, другие откровенно хамили, а кое-кто использовал более грубые жесты и еще более грубые слова.
Если бы самолет прибыл вовремя, когда еще работали официальные службы такси, ей могло бы повезти больше, но задержка вылета и жуткая погода в пути привели к тому, что самолет приземлился далеко за полночь, и к диспетчерским службам теперь уже не обратиться.
Один водитель напрямую спросил, зачем Коди туда едет, и она, надеясь, что сумеет переубедить его, ответила:
– Собеседование по работе.
– Где ж это? – спросил он. – Там уж давно никто не нанимает.
– В больнице, – ответила она.
– Черт, дамочка, вам стоит прожить жизнь в лучшем месте, а не спускать ее в этой дыре, уж вы мне поверьте.
– Абсолютно верно. – В разговор вступил его приятель, чей акцент был таким странным, что она едва разобрала его слова. – Приличной леди нечего там делать, – продолжил водитель, при этом активно жестикулируя. Он отпил кофе, продолжая говорить, затянулся своими «Мальборо», ни на секунду не сбивая темпа речи. – Черт, людям там вообще делать нечего. Если только… – Его окутало сомнение, и он осторожно взглянул на нее. – Может, вы одна из них.
То, как он задавал вопросы, его напускная легкомысленность, попытка скрыть внезапный приступ страха и легко улавливаемая враждебность – все это привлекло внимание Коди, и она наклонила голову, чтобы получше разглядеть его своим единственным глазом.
– Одна из кого? – спросила она, искренне недоумевая.
– Из них, – как будто это был очень понятный намек. – Из джокеров, тузов, всей этой чертовой толпы.
– Я врач.
– У копов теперь есть название для их территории – «Форт Фрик»[8]. Чертовски подходящее, ну вы понимаете. Разве мало среди нас больных и нуждающихся людей, о которых вам стоит заботиться? Простите меня за мои слова, леди, но вы не похожи на Мать Терезу, понимаете?
– Абсолютно верно, – снова вступил его приятель.
– Послушайте… – Она вздохнула, но усталость после перелета не помешала ей добавить в голос холодных ноток, от которых таксист слегка напрягся и интуитивно сделал полшага назад. – Мне лишь нужно добраться до города. Если никто из вас не согласится довезти меня, то хотя бы подскажите, как еще туда можно добраться.
– Конечно, – отозвался другой таксист, тоже решив проявить свое чувство юмора, – пешком.
Никто не засмеялся, и когда Коди посмотрела на него своим глазом, тем взглядом, которому она научилась в течение сорока восьми часов после высадки во Вьетнаме и который она довела до совершенства в течение двадцати лет работы хирургом, он сразу же пожалел, что вообще решил пошутить.
– Ну, жизнь – настоящая сука. Единственный другой вариант – это междугородный автобус Q до авеню Рузвельта и Джексон Хайтс, а оттуда по линии F и прямо до Джокертауна.
– Что за F? – спросила она.
– Это значит «иди ты»…[9] – пробормотал шутник, но она не обратила на это внимания.
– Это метро, – ответил первый водитель. – Линия Шестой авеню, вот что обозначает эта буква, поезжайте по направлению в центр.
– Спасибо, – поблагодарила она, поднимая сумку и чемодан и направляясь по тротуару к указанной автобусной остановке.
– Смотрите под ноги, Док, – крикнул он вслед, – они там просто звери, вы даже не представляете. («А ты представляешь», – подумала она.) Увидят красотку вроде вас, эти сукины дети вас просто сожрут!
Его друг вовремя невозмутимо подметил:
– Абсолютно верно!
Коди не стала спорить. Откуда ей знать, может, он и был прав.
На станции она села в предпоследний вагон, который, к ее удивлению, был переполнен. «Откуда едут все эти люди?» – удивлялась она. Водитель автобуса сказал, что эта станция – одна из основных, и вряд ли там будет больше пяти-шести пассажиров. Она пожала плечами. «Это не мой город, вдруг это вообще единственный поезд здесь в такое позднее время?» Дело в том, что, когда он прогрохотал мимо нее, остальные вагоны не показались такими забитыми.
В вагоне можно было лишь стоять – но не двигаться; пассажиры были настолько огромными и дикими, насколько можно себе представить, ночные жители, которые любили хвастаться всему миру, что этот город никогда не спит; все были заперты в своих маленьких несчастных мирках, ничуть не беспокоясь о том, что происходит снаружи, и молясь всем сердцем, чтобы их оставили в покое. Никто не смотрел в ее сторону. Никто не знал, что она существует, или никому не было до этого дела. Отлично. Сейчас анонимность была самым ценным другом.
Она немного повертелась, чтобы встать поудобнее, и увидела часть своего отражения в стекле двери, которое превратилось в темноту, как только они въехали в мрачный туннель. Высокая, слишком высокая для женщины; ее рост и сила ее стройного тела совсем не подходили к ее одежде, единственной вещи в ее гардеробе, которую можно было принять за приличный костюм. Она надела нечто подобное впервые за несколько лет. Господи, подумала она, окунаясь в воспоминания, неужели это было, когда умер Бен, неужели так давно? У себя она привыкла к рабочей одежде и футболкам, привыкла одеваться удобно, а не модно – ведь если одежду не портил пот, то точно пачкала кровь, – и в жителях Вайоминга ей как раз, помимо прочего, нравилась их простота.
