— Ну давай, еще одну ложечку за маму… — с каждым словом его голову все ниже пригибали к тарелке.
— И ложечку за папу! — радостно взвыл Сын.
Перед Папиными глазами расстилалось море молочной каши. Иногда по нему пробегала рябь. То здесь, то там возникали и исчезали острова. Сладковатая каша стояла уже в пищеводе.
— Я сейчас вырву, — предупредил Папа.
— Только попробуй! — возмутилась Мама. — Лучше давай еще ложечку за тетю Соню.
— Плевал я на твою тетю Соню! — в знакомой роли Папа сразу почувствовал себя увереннее. — Пусть эта корова сама ест за себя! Еще и ешь за нее! Мне все эти родственнички уже вон где… Пошли отсюда! — бросил он Сыну…
* * *
Народу во дворе прибавилось. Петя, проклиная отглаженные брючки, тоскливо наблюдал за катавшимися с горки Наташкой и Фердинандом.
— Ну хватит, — ныл он каждый раз. — Ну пошли на качели!
— Наташка! — крикнул Сын. — Ко мне двоюродный брат с Амура приехал!
— Ах какой амурчик! — сказала Наташка и, подтянув великоватые джинсы, полезла на горку. Папа смутился. Он только сейчас заметил, какая Наташка красивая.
— Эй, Амурчик, ты хоть в футбол играешь? — крикнул с горки Фердинанд. — Какая у вас там футбольная команда?
— «Амурские волны», — нашелся Папа.
— Дохлая команда, — небрежно сказал Фердинанд. — Плохо взаимодействуют игроки разных линий. Не хватает умения завершить атаку.
Папа задумчиво погладил голову, Фердинанд, копируя его жест, погладил футбольный мяч и продолжил:
— Оставляет желать лучшего морально-волевая подготовка игроков.
Все с уважением посмотрели на Фердинанда.
— Ты о каждой команде так говоришь, — обронила сверху Наташка и съехала вниз.
— Дура, иди поиграй в куклы.
— А я Петя, — аккуратно обойдя лужу, подошел Петя Смирнов. — А у вас что, занятия уже закончились?
— Завтра Амурчик пойдет со мной в школу! — захлебываясь от восторга, сообщил всем Сын.
— Не говори глупости, — нервно дернулся Папа. — Я в эту школу не записан.
— Не бойся, — сказала Наташка. — Я за тебя попрошу.
— Мама договорится, — уверенно произнес Сын. — Пошли скатимся.
Но на горке уже катался Стрельчихин Младенец.
— Куда лезете?! — закричала Стрельчиха, вставая со скамейки. — Не видите, что ребенок катается? Катайся, катайся, ягодка, не бойся.
— Пошли, — сказала Наташка, — ну ее.
— Подожди, — в глазах Фердинанда блеснул огонек. — Ты ее боишься? — спросил он Папу.
— Еще чего, — возмутился Папа. Наташка с интересом посмотрела на него. — Я Амур переплываю, — неизвестно зачем добавил Папа под ее взглядом.
— Тогда скатись. Слабо?
Папа усмехнулся и шагнул к горке. Стрельчиха кинулась ему наперерез.
— Ты куда? Не слышал, что сказала? Я тебе сейчас!
— Не имеете права, — холодно сказал Папа. — Горка общественная. Отойдите.
— Право? — побагровела Стрельчиха. — Какое право? Вот тебе право!
Висеть на одном ухе, чуть касаясь носочками земли, было не только непривычно, но и очень больно. И Папа жалобно кричал:
— Пустите! Пустите! Вы не имеете права, это насилие!
— Стерва, — через несколько секунд тоскливо сообщил Папа.
Стрельчиха раскрыла рот и разжала пальцы одновременно.
Обретя почву под ногами, Папа отскочил на безопасное расстояние и с достоинством произнес:
— Сейчас я вынужден убежать, но я вернусь и вместе со мной придет закон!
Стрельчиха и Папа рванулись одновременно.
— Куда, мерзавец? — задыхалась Стрельчиха.
— В юридическую консультацию! — кричал Папа, повизгивая, — Mелкое хулиганство, статья 206, часть первая…
— Ах, собака! — восторженно сказала Стрельчиха и остановилась.
— Сушите сухари, грузите апельсины бочками, волчица ты, тебя я презираю! — гордо прокричал Папа и исчез в подворотне.
Остаток дня компания провела очень приятно — Папа завоевывал авторитет: не жалея командировочных, покупал на каждом углу мороженое, а Наташке преподнес губную помаду. Этой помадой Фердинанд сделал надпись на двери Стрельчихи. Но конец получился скомканным — проходили мимо «Пирожковой», и распоясавшаяся компания хором, в котором отчетливо прослушивался голос собственного Сына, стала орать: «Лысая башка — дай пирожка» — и орала минут десять, а Папа деланно улыбался, сжимая кулачки в карманах, но пирожки всем все-таки купил.
* * *
Мама куда-то ушла. Объевшиеся мороженым дети были очень довольны, что ужин откладывается. Вернулась Мама оживленная, с новой прической и букетом роз.
— Дети, — сказала она, — быстро ужинать и по кроватям.
— Почему у тебя новая прическа? — агрессивно спросил Папа.
— А разве мне не идет?
— Интересно, для кого это? Муж уезжает в командировку, а она делает новую прическу, — Папа повернулся к Сыну. — Как тебе это нравится?
Брови Мамы поползли вверх, и Папа спохватился.
— А вот моя мама, — быстро сказал он, — делает прическу перед приездом мужа. Перед!
Покрасневшая Мама нервно теребила на пальце обручальное кольцо.
— Быстро ужинать и по кроватям! — наконец сказала она.
— Мы не хотим ужинать… — начал было Сын.
— Почему это не хотим? — Папа уверенно сел за стол и потер руки: — Ну-с, из скольких блюд у нас сегодня ужин?
— Из трех! — наигранно бодро сказала Мама. — Яичница, хлеб и молоко.
— И это называется ужином? — отодвинутая Папой тарелка чуть не упала со стола. — Стоило лететь за тридевять земель, чтобы съесть яичницу. У нас на Амуре уже три часа ночи, а здесь считают нормальным, что я еще не ужинал. Пренебрегая обязанностями хозяйки дома, делают новые прически, а вместо обещанных мне дома фруктов на столе эти верблюжьи колючки! — Папа обличительно указал на розы.
— Марик, детка, — тихо сказала Мама. — Ты только не волнуйся. С завтрашнего дня все будет так, как ты хочешь. Мы ведь не ждали тебя сегодня. Дети, — Мама тревожно посмотрела на часы. — Я вас очень прошу, быстренько ешьте и по кроватям.
— Меня-то здесь явно не ждали, а вот кого-то определенно ждут! — Папа уставился в потолок. — Кстати, — обратился он к Сыну, — ты не в курсе кого?
— Да ладно, — сполз с табуретки Сын. — Пошли спать.
— Марик, — голос у Мамы дрогнул. — Ты хоть понимаешь, что говоришь ужасные вещи?
— Разве я не прав?
— Ко мне действительно должны прийти гости, — опустив глаза, сказала Мама. — Но кем же ты вырастешь, если уже сейчас все видишь в таком свете…
Мама как-то сникла, устало провела ладонью по лбу.
Папа с грохотом отодвинул табуретку и ушел в детскую. Раздеваться Папа не стал. Он ходил в темноте из угла в угол и, не боясь разбудить уснувшего Сына, пинал все, на что натыкался. В дверь позвонили.
