– А что тебя слушать?- с неудовольствием отозвался Джофф.- Ослу понятно, что говоришь ты с чужих слов, и нетрудно догадаться, с чьих именно!
– Джофф, Ян Ольгердович – ученый!- с жаром воскликнул Фредди.- Он – гений, из тех, что приходят лишь раз в триста лет! У него очень много патентов на биоинженерные разработки и уж не знаю сколько премий за огромный личный вклад в развитие всемирной генетики и медицины по нескольким, мало связанным между собой направлениям. Не говоря уже о первом ранге и очень высоком рейтинге в инфосфере. Ясное дело, что такой неординарный человек вызывал бы дикую зависть даже без кресла в Директорате Клонэйда и миллионного состояния!
– Я тебе скажу так, Манфред,- очень серьезно проговорил Джофф.- Дыма без огня не бывает. Держись-ка ты от этого профессора подальше. Добром ваша дружба не закончится, уж поверь мне.
– Почему ты так думаешь?- обиженно спросил Фредди.
– Потому, что твой драгоценный Ян Ольгердович – телепат высшего ранга, и этим сказано все! Они сами и их инфосфера слишком далеки от простых людей. Таких, как ты или я. Мы для них были, есть и всегда будем категорией второго сорта, предназначенной для исполнения их прихотей. Власть в этом мире принадлежит телепатам, малыш. И чем меньше ты с ними общаешься, тем для тебя же самого и лучше, поверь.
Фредди промолчал. Он не вполне был согласен со словами друга, но и весомых аргументов для спора подобрать не мог, во всяком случае, вот так сразу. Инфосфера и впрямь главенствовала над всеми народами Солнечной Системы. А про высших телепатов ходили упорные слухи, будто они и вовсе давно уже не люди…
Дверь распахнулась, пропуская невысокую женщину в снежно-белом костюме врача. Она не была красавицей. Никто стал бы оборачиваться ей вслед. Полноватая, средних лет женщина с ранней сединой в густых каштановых кудрях. Но Фредди при ее появлении стремительно соскочил с подоконника, вытягиваясь в струнку. На лице его, преобразившемся до неузнаваемости, расцвела широкая, от уха до уха, радостная улыбка.
– Доброе утро,- приятным низким голосом пожелала вошедшая обитателям палаты.
Джофф пробурчал что-то маловразумительное. Фредди промолчал. Его взгляд, полный любви и немого обожания, говорил сам за себя.
Свет-снег-белая роза… Знакомый сенсорный импульс томительной болью заставил сжаться сердце. Все краски мира сошлись в одном, неповторимом, образе. Все песни Вселенной слились сейчас в одной мелодии, светлой, ликующей, радостной…
…Само ее имя, отпечатанное красивым шрифтом на нагрудной карточке – доктор Дженнифер Шиез ди Сола – звучало как песня, невыразимо прекрасная, сиявшая собственным солнечным светом…
Она протянула руки и Фредди блаженно зажмурился, купаясь в струящемся с ее ладоней живительном тепле. И не с чем было сравнить это удивительное ощущение покоя и светлой тихой радости. Все слова и образы меркли перед ласковым прикосновением теплых нежных пальцев. Исчезли все мысли, все желания, кроме одного: пусть, пусть этот сладостный миг продолжается вечно! Но тепло уже уходило, остывало, растворялось в окружающей холодной тишине, превращаясь в окутанную болью немилосердной разлуки память.
Сияющая янтарной радугой фигурка русалки покорно легла в подставленную ладонь. Подарок для друга…
Укоризна, сердитое беспокойство… Мальчику запрещено было пользоваться своей паранормой, и он об этом знал, но никакие запреты его не останавливали. Жестокие приступы алой лихорадки, следовавшие за каждым нарушением, ничему не учили его. И до каких же пор это будет продолжаться?
Упрямое молчание. Он сделал то, что сделал не из мальчишеского стремления нарушать все мыслимые и немыслимые запреты. Подарок для друга, и благодарность, и любовь, и боль, и сладкая горечь запретного счастья…
Усталая грусть… По возрасту мальчишка был ненамного старше младшего сына. И чувства его, глубокие, серьезные, нешуточные чувства к пожилой женщине, были сродни неодолимому психокоду, неведомо кем вложенному в детское сознание ради забавы.
Упрямое молчание. Он не видел морщин на ее прекрасном лице, не замечал и седины и знал, что сыновей у нее не было. Отраженным эхом его собственных эмоций пришла боль. Мысль о сыновьях, которых она так и не родила, причинила ей боль. Он зажмурился, испытывая жгучее чувство вины. Зачем, ну зачем же ему понадобилось заострять внимание на вырвавшейся между делом неправде?! Он всегда чувствовал ложь, даже самую небольшую и невинную, но оправдываться тем, что это никак от него не зависело, не хотел и не мог.
Фредди не открывал глаз, опасаясь заплакать. Он не понимал, откуда взялась под веками свинцовая тяжесть непрошеных слез, но знал одно: она не должна их видеть и чувствовать.
Золотое теплое сияние отодвинулось еще дальше – целительница подошла к кровати Джоффа. Фредди слегка приоткрыл глаза, наблюдая за нею. Выражение ее лица испугало мальчика. Отчаяние, досада и снова боль… а через секунду – обычное невозмутимое спокойствие. Она встала, тихо попрощалась и покинула комнату.
Фредди долго глядел на закрывшуюся за нею дверь.
– Видал?- мрачно поинтересовался Джофф, нарушая тишину, и мальчик сильно вздрогнул при звуке его голоса.- Она на мне крест поставила. Скоро сдохну,- он длинно и мерзко выругался, настроение у него, и без того кислое, протухло совсем.
– Не говори так, Джофф!- с жаром воскликнул Фредди.- Ты не умрешь!
– От этой заразы нет спасения, малыш. Стопроцентный летальный исход,- Джофф резко, рывком сел, потом поднялся на ноги. Его трясло мелкой лихорадочной дрожью.
– Джофф, что ты делаешь! Тебе нельзя вставать!- испуганно вскрикнул Фредди.
– А, да к черту все!- отмахнулся он.- Какая разница, теперь-то? У-у, сволочи!- с дикой ненавистью добавил Джофф, выглядывая в окно.
Фредди проследил за его взглядом. Во внутреннем дворике, как раз под окном их палаты, стояли Чужие. Их было двое – очень высокие женщины, одна, постарше, в темно-багровом облегающем комбинезоне и при оружии, другая, совсем еще девчонка, в белом коротком платьице. У старшей в прическу вплетены были длинные багрово-черные ленты, а на виске сияла всеми цветами радуги голографическая татуировка – очень сложный, лишенный на первый взгляд всякого смысла спиралевидный рисунок. Самым смешным были в их облике уши, по-кошачьи торчавшие на макушке. Они и шевелились-то почти как у котов. Фредди негромко рассмеялся. Уши Чужих развеселили его.
