Традиционное светломаренговое шефское кресло. Ассистентский, с мягким сиденьем, дубовый стул. Лабораторные табуреты…
Это неофициальный научный кабинет профессора Мерца. Еще в январе профессору фашистским правительством было предложено поспешить с окончательными выводами относительно новых, особо ядовитых соединений арсинов. Мерц переселился из своего городского особняка в институт, чтобы круглые сутки лично наблюдать за проведением работы. Хессель последовал за своим шефом в это научное заточение. В институте шла подготовка к войне.
Здесь, в кабинете, Мерц с Хесселем работали до десяти утра. В десять пили чай. С одиннадцати до трех — личная проверка Мерцем всех лабораторий института, проверка выполнения ими очередных заданий. В три — обед. С пяти до шести — лекции, — избранный курс для высших инструкторов фашистской армии…
Помешивая чай ложечкой, Хессель мечтал об отпуске. Ему уже стало надоедать повсюду следовать за этим лысым толстяком. Ведь как-никак он все-таки офицер. Но приказания кабинета № 18 тайной полиции должны исполняться точно и беспрекословно. У Мерца по институту намечена большая программа, составлен широкий план, и необходимо следить за его выполнением. Мерц хочет изучить комбинированные действия удушающих и общеотравляющих боевых веществ на кроликах. Исходя из данных этого опыта, Мерц предполагает скомбинировать новые заряды для авиабомб. Это — официально. На самом же деле в строго засекреченных лабораториях института велись работы по синтезу особого, нового отравляющего вещества, в состав которого не входил хлор. Этому делу Мерц уделял особое внимание. Но сверхособое внимание, разумеется, уделял этому кабинет № 18 и лично майор Хессельбард — он же ассистент профессора Мерца, доктор Хессель.
— Да, ассистент, — тягуче проговорил Мерц, наблюдая, как Хессель приготовлял по второму стакану густого чая. — Девяносто пять процентов средств химической войны получаются при прямом или косвенном участии хлора. Я надеюсь, что когда мне удастся получить вещество без хлора, то оно при массовом боевом применении будет способно давать людям быструю и приятную смерть.
Хессель поджал свои тонкие губы:
— Массовые приятные смерти?
Мерц оживился:
— Да. Население земного шара все увеличивается. Но земной шар — не резиновый пузырь, который можно раздувать и увеличивать до бесконечности. Я считаю, что необходимо время от времени отсекать бунтующую часть народонаселения этой планеты. Мы для этого имеем удивительное средство: войну. Война восстанавливает равновесие тем скорее, чем…
Мерц не договорил и посмотрел через плечо Хесселя. Тот обернулся. Невероятная вещь: дверь в кабинет была открыта, и на пороге стоял неопределенного возраста угловатый сгорбленный человечек в куцем пиджачке. Серый помятый котелок еле держался на затылке. Концом грязного галстука человечек вытирал потное лицо и бормотал, шлепая толстыми губами:
— Сыщики гнались за мной, будто бешеные псы… К профессору Мерцу добраться труднее, чем к господу богу. Я скорее согласился бы лезть на Эйфелеву башню. Но все же я как будто у цели, чорт возьми…
Человечек прищурился:
— Так, что ли, молодчики?
Мерц приподнялся из-за стола:
— Эдвар, это вы? И, по обыкновению, пьяны?
Человечек приложил правую ладонь к котелку по-военному:
— Эдвар Мильх не пьян, ваше высокопревосходительство. Он может провалиться сквозь землю, но прежде он выполнит обещание.
Хессель заметил, как задрожали губы и руки шефа.
— Вы хотите сказать…
Эдвар сел у лабораторного стола, снял с головы котелок и осторожно положил его к себе на колени. Лицо его изменилось, стало строгим, серьезным и даже, пожалуй, важным.
— Распорядитесь, ваше высокопревосходительство господин советник, чтобы ни один пес не сунул сюда носа. Это во-первых. А во-вторых, сегодня удивительно прохладное утро. И я ничего не имел бы против стаканчика какого-либо горячительного напитка. В-третьих, я чертовски устал. И в-четвертых, господин профессор, проба духов под названием «Спокойной ночи», или «Можете тихо скончаться», — в моем распоряжении.
Мерц кивнул головой Хесселю. Ассистент надавил кнопку сигнала охране — прекратить всякое сообщение института с внешним миром. За окнами послышался лязг захлопываемых железных ворот. Хессель услыхал тонкую трель сигнальных звонков — это значило, что по проволочным заграждениям, искусно скрытым в кустарниках институтского парка, пущен смертельного напряжения электроток.
— Где? — пробормотал Мерц.
Эдвар кивнул на котелок. Шеф и ассистент взглянули туда. Внутри головного убора к фетровому дну была пришита крохотная стеклянная ампула.
Рыжеволосый толстолицый человек в черном мундире встрепенулся, услыхав еле слышный телефонный звонок совершенно особого тембра. Из десятка телефонных аппаратов, выстроившихся на большом письменном столе, звонил самый крайний справа. Человек поспешно взял трубку и почтительнейше приложил ее к уху:
— У телефона. Это вы, господин секретарь? Да, слушаю. Что? Со мной будет сейчас говорить лично?..
От излишнего прилива почтительности человек даже привстал, выпрямился, как на официальном приеме, и поднял свое лицо, похожее на масляную ватрушку, к портрету, висевшему над столом, но успел разглядеть на портрете только ноги в сапогах с большими шпорами. В трубке кто-то откашлялся и прохрипел:
— Он ждет?.. А?
Человек щелкнул каблуками:
— Начальник разведывательной полиции Пумпель у телефона, ваше высокопревосходительство.
Трубка кашлянула:
— У телефона — я.
Пумпель выпятил грудь вперед и напыжился:
— Безмерно счастлив, ваше высо…
Голос в трубке нетерпеливо перебил:
— Пумпель, начинайте дело номер сорок первый. Действуйте осторожно и наверняка. Мои личные указания остаются в силе.
Трубка кашлянула и смолкла.
Все еще продолжая стоять навытяжку, Пумпель мизинцем левой руки нажал крошечную кнопку на краю стола. Чуть слышно скрипнула дверь. Личный секретарь Пумпеля появился из-за портьеры и замер в отдалении.
Осторожным жестом Пумпель положил трубку на аппарат справа, как будто это была очень хрупкая и деликатная вещь, сел, сдвинул брови:
— Начальника восемнадцатого кабинета!
Секретарь исчез. Пумпель опять посмотрел на сапоги портрета. Ему нравилось, как добротно и похоже нарисованы солидные каблуки, а голенища, казалось, только что начищены до блеска сапожной мазью известной фирмы «Боттенау и Ко». Пумпелю всегда правилось предаваться созерцанию прекрасных сапог на ногах начальства и философствовать о пользе шпор для воспитания молодых лошадей. И даже сейчас, ожидая начальника 18-го кабинета, Пумпель подумал, что не мешало бы унифицировать сапоги для всего населения империи. Он даже постарался вообразить, что произошло бы, если бы все в империи стали носить каблуки одинаковой высоты…
