— Как вам сказать... — повторил я. — Время как-то все не удавалось выкроить...
— Понятно, — протянул Чатраги. — Семья есть?
— Жена... Была.
— Была? — Чатраги поднял брови. — Почему?
— Решил, наконец, сесть за книгу. Больше не мог откладывать.
— Правильно, — Чатраги решительно наполнил стаканчики. — За новую жизнь?
Я кивнул и осушил стаканчик.
— Хотите работу? — Чатраги, страдальчески кривясь, шарил глазами по столу, выбирая, чем бы закусить. — Ведь вы же можете еще на некоторое время отложить свою книгу? Собственно, там и работы-то всего ничего, но опасностей хватает. Оплата хорошая. Согласны?
Я колебался. Чатраги мне определенно нравился, да и свою чековую книжку не мешало бы пополнить с тем, чтобы потом уж писать, не отвлекаясь ради куска хлеба. Но, с другой стороны, я терпеть не могу поспешных решений. Наобещают тебе с три короба, ты поверишь, а потом в один прекрасный день, глядишь, все предприятие оказывается аферой, и ты прочно сидишь на мели, и хорошо еще, если не под следствием. Такие штуки мне тоже были известны. Мне все время почему-то казалось, что Чатраги сильно взволнован, может, даже испуган. Но даже если и было так, внешне у него это выливалось только в ругательства, причем никуда и ни к кому специально не адресованные.
Когда бутылка была опорожнена, Чатраги рыча позвонил проводнице и заказал «еще два пузырька отравы, да позабористей». Раскачивая бедрами гораздо сильнее, чем того требовало колебание вагона, она принесла и поставила перед нами что-то отдававшее одновременно керосиновой гарью, микстурой и крепкой зуботычиной.
— Скорпионы на спирту, — буркнул Чатраги выпив, содрогнулся и сразу же налил еще. — Короче, я предлагаю вам войну. Такой еще никогда не было. Чертовски опасная, но орденов не ждите.
— Если это Иностранный Легион... — начал было я, но он перебил меня.
— Причем тут это, — досадливо отмахнулся он. — За кого вы меня принимаете... Да, вот еще что, — Чатраги нерешительно помолчал, — забудьте, что вы журналист. Ни слова, ни строчки. Ассистент, и все тут. Так и говорите всем. Потом когда-нибудь... Вы увидите небывалое. Чудовищное! Хуже кошмаров Апокалипсиса. Представляете: через несколько лет мемуары — «Монстры, рожденные разумом» или «Мы или они?». Вашу книгу будут рвать из рук, — он ухмыльнулся, — но это в том случае, если останетесь живы.
Слова его произвели на меня неважное впечатление. Нет, я не трус, но одно дело, скажем, отравленные стрелы, бесшумный пулемет или безоткатные орудия, и совсем другое — как это он сказал? — «Монстры, рожденные разумом», «Мы или они?» Кто — они? Тут задумаешься. А может, Чатраги безнадежный алкоголик? Хотя нет, вид у него достаточно респектабельный, врач опять же. Странно, странно...
Во мне заговорило профессиональное любопытство. Прикинув так и эдак, я пришел к выводу, что дело у беспокойного Чатраги, видимо, не шуточное. Во-первых, военные действия, во-вторых, какие-то «они», монстры, как он сказал. Опять же у какого-то профессора Моллини, человека, видимо, уважаемого, ударом о бетонную стену вышибли мозги, что само по себе ужасно. И в довершение ко всему надо еще и молчать. Все это, конечно, не сахар, но, с другой стороны, и деваться-то мне сейчас тоже некуда. Где у меня есть что-то лучшее?
— Через год вы будете обеспеченным человеком, — соблазнял меня Чатраги. — За расходами мы не стоим.
— Кто это — мы? — поинтересовался я.
Чатраги невнятно хрюкнул, блеснув очками.
— Узнаете в свое время, Рэй. Ну, как?
— Я, знаете, как-то не привык покупать кота в мешке. А тут, я вижу, такое дело, что не только кота, но и мешка может не оказаться.
— Мешок-то есть, — задумчиво отозвался Чатраги, — а вот, что касается содержимого... — Он помолчал, покусывая губы. — Хорошо, я вам покажу, чтобы вы.. — он встал и, присев на корточки, полез под диван, — чтобы вы имели некоторое представление... — он вытащил и поставил на диван потертый черный чемодан.
Отрывисто щелкнули замки. Я с некоторым интересом ждал, держа наполненный стаканчик. Чатраги откинул крышку и осторожно извлек серый сверток длиной более полуметра. Под тонкой шелковистой материей чувствовалось что-то твердое, чуть изогнутое, с выпирающими на одной стороне углами.
— Смотрите, — глухо сказал Чатраги и рывком развернул материю. Я ожидал увидеть что угодно — от автомата до свитков папируса, но только не это. Передо мной была огромная высохшая рука от локтя и ниже. Начиная от середины кисти, она была густо покрыта жесткими бурыми волосами, и из них, как из мехового рукава, выглядывали неожиданно голые, длинные глянцевитые пальцы бледно-желтого цвета. В них... Тут я наклонился, чтобы рассмотреть то, что они сжимали мертвой хваткой, и увидел «вечную» шариковую ручку марки «Павлин» с красочным изображением голой женщины на корпусе — одну из тех, что обычно покупают юнцы из старших классов гимназии и благообразные старички. Ошарашенный, я машинально одним глотком опорожнил стаканчик.
— Что это? — голос мой невольно упал до шепота.
— Это... — Чатраги прищуренными глазами рассматривал руку. — Поверьте мне, Рэй, это страшная штука. И самое ужасное, что она держит ручку... самое ужасное.
— Это имеет отношение к работе, которую вы мне предлагаете? — я никак не мог отвести глаз от пальцев руки. Они меня словно гипнотизировали, эти, не лишенные даже некоторого изящества, сухие пальцы. Казалось, голая кисть медленно, с усилием выползает из косматой шкуры, как змея, меняющая кожу.
— Да, имеет, — сказал Чатраги, заворачивая руку в серую материю. — Я еду туда, где таких рук, только живых, много, очень много. Больше пока я ничего сказать не могу. Согласны вы ехать со мной, Рэй?
— Да, — совершенно неожиданно для себя сказал я. — Я еду с вами, Ник.
— Не сомневайтесь, Рэй, — с неожиданной душевностью сказал Чатраги, держа в одной руке уже наполненный стаканчик, а другой касаясь моего колена. — Все это очень серьезно, надувать вас никто не собирается. Работы примерно на год, если... — он запнулся. — Если все будет хорошо. А потом получаете деньги, едете куда-нибудь в деревню или Швейцарию — что вам больше по вкусу, — тихо, не торопясь пишете себе мемуары, дожидаетесь благоприятного времени, публикуете их, и... — он взглянул на меня блестящими глазами и взмахнул рукой. — И всемирная слава! Вас переиздают двойными и тройными тиражами, и все мало. Читатели требуют еще, вас осаждают продюсеры и репортеры... — Чатраги неожиданно подмигнул и забавно сморщил нос. Я невольно улыбнулся.
Здоровье у Чатраги, несмотря на худобу и интеллигентские очки, оказалось завидное. Хотя мы закончили бутылку и принялись за следующую, к Вианте он выглядел превосходно. Таща меня за рукав, трезвый и решительный, он выскочил на привокзальную площадь, крича во все горло: «Такси! Такси!»
