Все правильно. При полёте через плотные слои атмосферы небесные камни не могут раскалиться сильнее.
Белов бережно опустил в прибор саммилит и завинтил крышку. Как-то покажет себя этот, семнадцатый по счёту образец?
Комната озарилась нестерпимо ярким бело-голубым сиянием, и колбы на столе засверкали, как электрические лампы.
Стрелка мгновенно описала полный круг, но сияние не уменьшилось. Несколько минут Матвей сидел зажмурившись, потом выключил прибор. Сразу стало темно.
Когда глаза привыкли к свету обыкновенной лампы, он придвинул к себе лист бумаги и записал: «Саммилит No 17 — предел измерения прибора 100000 градусов, температура образования не установлена».
Правильно или неправильно поступил он, отдав рукопись в редакцию?
Доказательства происхождения саммилитов у него ещё нет. Но почему же он должен корпеть один, словно средневековый алхимик, и хранить полное молчание, если уверен — уверен! — что ему посчастливилось напасть на первую тропинку, которая приведёт к открытию?
Матвей держит на ладони полупрозрачную, мерцающую в слабом свете настольной лампы каплю.
— Хотел бы я посмотреть на тех, кто тебя нагревал!
Глава третья
Д'АРТАНЬЯН ДЕ ТАРАСЮК
На двери, на том месте, где обычно висит табличка с фамилиями жильцов и цифрами — кому сколько раз звонить, белел большой квадратный кусок толстого картона. На нём красовался усатый мушкетер в алом плаще с крестом, указывающий шпагой на кнопку звонка.
Пятнадцать лет назад, когда третьеклассник Леня Серёгин впервые увидел эту дверь, рядом с мушкетером была надпись:
«Здесь живет твой брат и друг — д'Артаньян де Тарасюк».
Серёгин отряхнул с пальто снег, потрогал в кармане таинственную грушу и нажал кнопку.
Хорошо, что всё это случилось зимой, а не летом. Гришу Тарасюка можно было застать дома только зимой. Летом он находился «в поле» — то в Средней Азии, то на Енисее, а то и на Чукотке. Но зимой археологи обычно сидят в своих институтах и возятся с тем утилём, который успели откопать за лето.
Раздались быстрые шаги, и дверь распахнулась во всю ширину. В коридоре стоял баскетбольного роста человек с чёрными усами — не такими роскошными, как у мушкетера на двери, но всё же с настоящими усами. Не выразив удивления по поводу неожиданного визита в полуночный час, хозяин сделал приглашающий жест.
Пока Серёгин стаскивал с себя пальто, де Тарасюк с любопытством всматривался в его лицо и наконец произнес:
— Из дому выгнали или из газеты?
— Пока держат, — пробурчал Леонид. — Но скоро выгонят...
— За что? Опять написал, что турбину вращает электричество?
— Вот вызову тебя сейчас на дуэль, — мрачно пообещал Серёгин, — тогда будешь знать!
— Прекрасно!
Тарасюк вскочил на диван, снял со стены одну из висевших крест-накрест рапир, сделал выпад в сторону гостя и продекламировал:
Как небо — бархат голубой.
Горит, как солнце, сталь.
Эй, мушкетеры, кто со мной?
Скачи в Пале-Рояль!
Летит земля из-под копыт,
И плащ, как парус, бьёт.
И всё вокруг назад летит,
А мы — летим вперёд!
Он метнул рапиру в большой пробковый шар на тумбочке в углу комнаты, подкрутил усы и весело проговорил:
— Ну, брат, выкладывай, что за беды у тебя?
Вместо ответа Серёгин протянул ему тонкую пачку листов, сколотых скрепкой.
Тарасюк погрузился в чтение.
Первый раз он прочёл рукопись очень быстро и стоя. Второй раз — очень медленно и сидя. В третий раз он прочёл только конец, и притом вслух.
— «Всё изложенное выше позволяет сделать следующие выводы.
Первое. Обнаруженные нами особенности физических характеристик вещества саммилитов не позволяют отнести их ни к одному виду известных на Земле естественных или искусственных образований.
Второе. Допустимо предположение, что саммилиты представляют собой следы посещения нашей планеты разумными существами с другой звезды.
Третье. Настало время изъять вопрос о посещении нашей планеты посланцами иных космических цивилизаций из монопольного ведения сочинителей фантастических литературных произведений и приступить к систематическим поискам вымпела, который мог быть оставлен на Земле».
Тарасюк аккуратно положил рукопись на стол, лег на диван, положил ладони под затылок и принялся изучать потолок.
Через несколько минут он равнодушным тоном осведомился:
— Ты эту штуку сам выдумал?
— К сожалению, не сам. А что, задело?
— Докажи! — не отвечая на вопрос, всё тем же равнодушным тоном произнес Тарасюк.
— Пожалуйста!
Серёгин осторожно извлёк из кармана и положил на диван голубоватый каплевидный предмет. Тарасюк не торопясь поднялся, взял лупу и принялся рассматривать камень.
— И как эта штука называется? Саммилит?
Серёгин молча кивнул.
Тарасюк подошел к полке, достал одну из больших тёмно-синих книг, стоявших на самом верху.
— Смотри, смотри! — сказал Серёгин. — Том двенадцатый, страница сто сорок шестая, между «Саммером» и «Самнитами» ни черта нет.
— Ты прав, — подтвердил Тарасюк, захлопывая книгу и ставя её на место. — И все-таки пришло время изъять этот вопрос из ведения сочинителей и приступить к поискам? Так, что ли?
— А ты как думаешь? — осторожно спросил Серёгин.
— Что ж тут думать! — воскликнул Тарасюк. — Приступать так приступать!
Он стащил с полки ещё одну книгу и, перелистав с десяток страниц, протянул её Серёгину:
— Читай!
Леонид прочёл:
— «Саммили — оазис в Аравийской пустыне, в двухстах милях от Хирбетского нагорья. Расположен в необитаемой местности. Высота — 800 метров над уровнем моря. Климат континентальный. Дороги отсутствуют. Достопримечательности отсутствуют. Известен находкой предметов, относимых учёными к изделиям стекольного производства древних народов».
— Понял? — Тарасюк выразительно посмотрел на друга. — Книжка-то 1923 года. Пока что всё сходится... Постой, постой! Как там написано — «в двухстах милях от Хирбетского нагорья»? Тот самый Хирбет!
— Какой тот самый? — недоумевающе протянул Серёгин.
— Если не считать работников справочных бюро, то самые неосведомлённые люди на земле — журналисты, — отметил Тарасюк.
— А все-таки?
— Неделю назад одна французская газета опубликовала фотокопию пергаментного свитка, недавно найденного близ Хирбета. В свитке упоминается Христос. А рукопись — второго века до нашей эры. Понятно?
