- Вижу-вижу, большевик ты наш ненаглядный, - сказал я, кивая. - Вижу, что ты человечество в угоду мерзким тварям из космоса продал. Продался за обещание жизни вечной. Как Иуда, честное слово! Ты что - Иуда рода человеческого?
- Да нет же, говорю тебе! - Старик уже не кричал, но его жаркий и не слишком ароматный от явного парадонтоза шёпот веял прямо мне в ухо. - Я решил с мировым империализмом покончить - думал устроить гибель всего их дьявольского отродья.
- Подожди, неужели?... - Я не договорил.
- Ну, конечно! - радостно залопотал Василий Фёдорович. - Я и Вторую мировую зачал, и потом всякие штуки против них... Жалко не было ещё меня рядом с товарищем Лениным!
- Что-то ты плохо "против них" работал. Хотел уничтожать мировой империализм и буржуев, а сам признаёшь, что войну развязал, в которой тридцать миллионов наших людей полегло!
Старик развёл руками:
- Ну, издержки, считай, но я старался! Да и кто же мог подумать, что Гитлер всё-таки на Россию попрёт, а не задушит эту паршивую Англию, после чего вместе с японцами Америку придавит? Но Пирл-Харбор я американцам всё же организовал, хе-хе!
- Про паршивую Англию ты это точно, - сказал я, вспоминая только что прочитанную статью про центр исламских экстремистов, пригретый правительством Великобритании и про "дипломата" Стэнли, который ещё в середине XIX века предлагал разнообразные доктрины по выдавливанию России с Кавказа. - Ладно, но на что ты рассчитывал? Допустим, взяли бы немцы с японцами Штаты - что потом?
- Германия и Япония оказались бы ослаблены войной, а нас тут как раз товарищи во Франции, Испании и Латинской Америке поддержали бы. СССР их бы смял тогда - и немцев, и японцев! Я же именно такой вариант хотел провернуть, чтобы польза для мировой революции была...
- Однако плохо, плохо ты постарался для пролетариев всех стран: этих пролетариев больше всего и покрошили в мясорубке, - с горькой усмешкой сказал я. - А что же ты делал после сорок пятого года? Когда уяснил, что хрен тебе, а не мировая революция?
Старик Буравлёв грустно покачал головой, не обращая внимания на мой неприкрытый сарказм:
- Запил я, почти два года пил, не просыхая. В магазин какой-нибудь перенесусь мимо всех запоров и сторожей, наберу водки и закуски - и пью, пока есть. Потом - снова.
- По-нашему оттягивался, значит, по-расейски, - заметил я. - Ну, а потом?
- В конце концов, просветление нашло - понял, что нужно что-то делать. И решил, что империалистические державы должны свалить изнутри две вещи: терроризм и религиозный фанатизм в третьих странах...
- Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! - воскликнул я. - Так это ты всяких Ильичей Карлосов и Бен Ладенов выкормил?! Да ты не просто сука, а и урод какой-то бестолковый! Опять: кому хуже-то сделал? Своей Родине, прежде всего! В Америке они небоскрёбы, но и к нам уже подобрались, завтра так же Кремль грохнут! Детей вон убивают - как на сволоту всякую можно ставки делать?!
- Да я уж понял! - горестно воскликнул старик. - Ну, не вышло у меня, хотел ведь как лучше...
- Ага, а получилось, как всегда! Дерьмо, одним словом, получилось.
- Но эти, Игроки, говорили, что они за все годы получили большое удовольствие, и поощрение я всё-таки заслуживаю. Если я в последний день своей жизни найду двадцатилетнего юношу, у которого идёт первый день его двадцатилетия, то смогу передать ему Дар с указаниями, как им пользоваться при условии, что юноша согласится продолжить моё дело. То есть устроить кому-нибудь Апокалипсис... Вот, я тебя и нашёл, Макс. Умоляю - согласись. Тогда у меня ещё будет шанс.
Я задумался. Если предположить, что такое может быть - стать всемогущим убийцей и сталкивать народы и государства в кровавой бойне? Или пытаться воплощать какую-то безумную идею о "мировой революции"? Стоп, а если?...
У меня в голове мелькнули очень интересные мысли! "Только не думать, только не думать", - лихорадочно повторял я себе. Но мой собеседник, увлечённый собственными переживаниями, похоже, в данную минуту не концентрировался на чтении содержимого мой черепной коробки.
- Ты уверен, Василий Фёдорович, что эти инопланетяне тебя не облапошат, как последнего лоха?
- Конечно, я не уверен, но у меня нет выбора. А так хоть какая-то надежда, понимаешь?
- А почему же именно такие условия: юноша в первый день двадцатилетия в твой последний день? Почему срок именно семьдесят лет? Почему, скажем, не пятьдесят или не сто?
- Да ну я-то откуда знаю?! Это их какие-то придумки, извращенцев.
- Ага, они - извращенцы, а ты - боец за дело угнетённых народов? Ха!
- Да ты к словам не цепляйся. Я же хорошего хотел.
- Все хорошего хотят, - покивал я. - Ладно, значит, всю Землю колбасить не обязательно?
- Да нет, конечно. Локальный, но достаточно масштабный, так сказать, Апокалипсис им вполне подходит. Они же как в театрах глазеют, удовольствие растягивают. Ну а нам из этого нужно извлечь свою пользу, верно я говорю?
- Хм, верно-верно... - сказал я, энергично растирая ладонью подбородок и лихорадочно стараясь загнать мыслишки поглубже.
- Так ты согласен? Да, Максим? - В голосе Буравлёва зазвенела надежда.
- А ты меня, всё-таки, не дуришь? - поинтересовался я, чтобы проверить его окончательно.
- Дуришь? Да что ты! Ах ты, господи! Я тебе сейчас покажу...
Он нервно засуетился, посмотрел на свои часы, пробормотал "Времени ещё немного есть...", после чего крепко схватил меня за руку и сказал:
- Приготовься!
- Это ещё к чему...? - начал, было, я, но не успел даже фразу закончить.
Заметить сам момент смены обстановки даже не удалось, но мы уже не сидели на скамейке в парке моего города, а стояли на девственном ледяном карнизе. Вокруг вздымались величественные горы и, видимо, мы находились где-то очень высоко, поскольку воздух был явно разрежён.
У меня в прямом и переносном смысле перехватило дух. Кроме того, в моей легкой ветровке я сразу почувствовал дикий холод - градусов двадцать ниже нуля, не меньше!
- Убедился? - самодовольно изрёк старик, выглядевший совершенно спокойным. - Мы сейчас в Гималаях, в районе восхождения одной международной альпинисткой экспедиции. Вон, они как раз лезут.
Он кивнул куда-то за кромку ледяной стены, и я осторожно, чтобы не поскользнуться, подошёл к краю обрыва и посмотрел вниз. Действительно, метрах в пяти ниже карабкался первый альпинист в оранжевой куртке.
- Убедился? - повторил Василий Фёдорович.
- У-у-бедился, - ответил я, стуча зубами. - Как бы снова в тепло перебраться?
- Пятнадцать минут у меня осталось. Давай руку! - потребовал он.
Впрочем, Буравлёв мог этого и не требовать: мне совершенно не улыбалась перспектива остаться на этом пронизанном ветром уступе, и я схватил протянутую мне старческую ладонь, как спасательный круг.
