- Этот хребет, - сказал майор, стоя вместе с нами у доски со схемами, по словам Сандерсона, почти не проявляет вулканической активности. А вот эти - южнее и восточное - могут взбушеваться. Сейсмографические наблюдения дают основание ожидать в этой зоне высокой активности, и чем ближе к экватору, тем больше. Причем, не только вулканической, но и тектонической.
Стоун подтвердил:
- Сандерсон говорил мне, что здесь, вероятно, происходит непрерывное перемещение поверхности.
Майор пожал плечами.
- Что говорить, тут места гиблые, это ясно. Но обойти их можно, только если мы пойдем через полюс, а это отнимет у нас еще несколько дней, причем нет ни малейшей гарантии, что на западе активность будет меньше. Вот если бы нам удалось найти проход в этом хребте и затем круто свернуть на восток, тогда другое дело...
В общем получалось, что чем больше мы ломали голову над нашей задачей, тем дальше оказывались от ее решения.
Мы знали - на Солнечной много вулканов; они есть и на Ночной стороне, хотя здесь поверхностная активность была заметно ниже и наблюдалась только в отдельных местах. Но на Солнечной, кроме того, приходилось думать и насчет атмосферы. Понимаете, там есть атмосфера, и с Солнечной на Ночную идет непрерывное движение атмосферных потоков. Толща атмосферы невелика легкие газы достигли скорости отрыва и улетучились в космическое пространство еще миллионы лет назад, - но зато там есть углекислый газ, азот и следы других тяжелых газов. И еще в изобилии - пары серы, сероуглерод и сернистый газ.
Атмосферные потоки, попадая на Ночную сторону, конденсируются, притом они несут с собой столько вулканического пепла, что Сандерсон, исследуя пробы из его отложений, имел возможность определять глубину и характер поверхностных возмущений, происходящих на Солнечной. Вся трудность задачи и заключалась в том, чтобы найти проход, возможно дальше уводящий от зон таких возмущений. Но нам в конечном счете удалось получить только самые смутные представления о Солнечной стороне. Единственным способом узнать, что там творится, для нас оставалось отправиться туда самим.
На третий день, наконец, прилетел Макиверс - грузовой ракетой с Венеры. Он на несколько часов опоздал на корабль, который доставил к Сандерсону майора и меня, и решил махнуть на Венеру в надежде, что оттуда легче перелететь на Меркурий. Судя по всему, опоздание его ничуть не смущало, как будто это было в порядке вещей, и он просто не понимал, с какой стати все остальные так волнуются.
Макиверс был высок и строен, в длинных вьющихся волосах его пробивалась преждевременная седина, а глаза сразу выдавали в нем профессионального альпиниста - полуприкрытые, сонливые, почти безжизненные, но способные, когда надо, мгновенно насторожиться. Состояние покоя для него было нестерпимо: он всегда был в движении - или говорил, или вышагивал из угла в угол; руки у него ни на минуту не оставались в покое.
Майор явно решил не заострять вопрос о его опоздании. Работы оставалось еще много, и спустя час мы уже принялись за окончательную проверку наших скафандров. К вечеру Стоун и Макиверс стали закадычными друзьями. Все было готово к старту, назначенному на утро. Нам оставалось только немного отдохнуть.
- Вот тут и была ваша первая большая ошибка, - сказал Бэрон, осушая свой бокал, и сделал знак официанту, чтобы тот принес еще пару.
- Макиверс? - спросил Клэни, взметнув брови.
- Конечно.
Клэни пожал плечами и окинул взглядом спокойных и молчаливых людей, сидевших за столиками вокруг.
- В подобных местах встречаешь много необычных людей, и иногда лучшие из них не покажутся с первого взгляда самыми надежными. Так или иначе, в тот момент проблема человеческих характеров не стояла у нас на первом плане. Нас тревожили, во-первых, снаряжение, во-вторых, маршрут.
Бэрон понимающе кивнул головой.
- Что представляли собой ваши скафандры?
- Лучшие теплоизолирующие костюмы, какие когда-либо видел свет, сказал Клэни. - Внутренний слой - из особого стекловолокна (асбест слишком жесток), индивидуальная холодильная установка и баллон с кислородом на восемь часов, подзаряжаемый с волокуши. Наружный слой - отражательная обшивка из мономолекулярного хрома, так что мы сверкали, словно рождественские елки. А между этими двумя слоями - прослойка с полдюйма, заполненная воздухом под повышенным давлением. Ну и, конечно, сигнальные термопары - при температуре плюс 410 градусов немного времени надо, чтобы превратиться в головешку, если скафандр откажет.
- А "жуки"?
- Они тоже имели теплоизоляцию, но мы на них особенно не рассчитывали.
- То есть как это не рассчитывали?! - воскликнул Бэрон. - Почему?
- Потому что знали, как часто нам придется из них вылезать. Они придавали нам подвижность, везли наш груз, но мы же понимали, что нам нужно будет много ходить и разведывать путь для машин, - тут Клэни горестно усмехнулся, - а это означало, что всего только дюйм стекловолокна и полдюйма воздушной прослойки будут отделять нас от наружной среды, где свинец - жидкий, как вода, цинк - почти на точке плавления, а лужи серы в тени кипят, словно котелок с овсяной кашей над костром.
Бэрон облизал губы и машинально погладил пальцами холодную, влажную стенку бокала.
- Продолжайте, - сказал он сдержанно. - Выступили вы точно по графику?
- О да, - ответил Клэни, - точно по графику. Мы только не совсем по графику закончили. Сейчас и пойдет речь об этом.
Он уселся поудобнее в своем кресле и продолжал рассказ.
Мы стартовали из Сумеречной зоны курсом на юго-восток с расчетом добраться за тридцать дней до центра Солнечной стороны. Если бы мы смогли делать по семьдесят миль в день, мы достигли бы центра точно в перигелий, в момент наибольшего приближения Меркурия к Солнцу, то есть оказались бы в самом раскаленном месте планеты тогда, когда оно более всего раскалено.
Солнце уже поднялось над горизонтом, когда мы тронулись в путь, огромное, желтое, вдвое больше того, которое видится с Земли. И с каждым днем нам предстояло видеть, как оно становится все огромнее, и двигаться по все более раскаленной поверхности. Но даже добравшись до центра Солнечной, мы сделали бы только полдела - нам ведь оставалось бы еще две тысячи миль до южной Сумеречной зоны. С Сандерсоном мы договорились, что он встретит нас там приблизительно через шестьдесят дней после старта.
Таков был в общих чертах наш план. Нам только нужно было проделывать ежедневно семьдесят миль, как бы жарко ни было, какой бы рельеф поверхности нам ни встретился. А обходы - мы знали отлично, что обходы опасны и потребуют лишних затрат времени, и это само но себе могло стоить нам жизни.
