— А пока мы в городе будем, ты отдыхай, — предложил Петр. — Книжку возьми или журнал какой-нибудь. Они в кабинете.
— Если не возражаете, я поеду с вами — проговорил Георгий. — Мне необходимо в пединститут. Вам это будет по пути?
— А как же, — ухмыльнулся хозяин. — Всяко мимо не проедем.
— Вот и прекрасно.
— Постойте, — сказала вдруг Нина. — Вы Георгий… Александрович? И фамилия ваша Шатуров? — Она встала, резко отодвинув стул. — Боже мой, как же я сразу не догадалась!
— Точно! Это же он! Ну, дела! — лицо Петра изумленно замерло, а потом расползлось в пароксизме неудержимого хохота.
Георгий опешил. Еще никогда реакция на его фамилию не была столь странной.
— Я действительно Шатуров. Но, позвольте, что в этом особенного?
Залихватский смех хозяина был ему в ответ.
— Шутник! Деда чуть в гроб не вогнал. Ну, ты даешь!
И Петр продолжал хохотать.
— Ничего не понимаю, — чистосердечно признался Георгий.
А Нина даже не улыбнулась. Напротив, помрачнела лицом и складки собрались у губ.
— Это вы писали Глебу Евстигнеевичу Краснопольскому?
— Да. И получил приглашение приехать. Но при чем тут…
— Приглашение отправила вам я. Глеб Евстигнеевич поначалу был против, но я настояла.
— Вы?
Хозяин дома прямо-таки зашелся в смехе. На глазах его выступили слезы, он бил кулаками по столу.
— Прекрати, — бросила ему Нина и, повернувшись к Георгию, продолжала. — Именно я настояла на вашем приезде, так как не хотела, чтобы вокруг этой старой истории вновь поднялась грязная возня.
— Но позвольте, какое вы имеете к этому отношение?
— Да отец он ей! Папаня! Дошло?
— Видите ли, Нина Глебовна, — мужественно начал наш герой, но женщина предостерегающе подняла руку.
— Я — Нина Викентьевна. Мой отец — Викентий Викторович Миртов. Глеб Евстигнеевич — мой приемный отец…
— О! Прошу меня простить.
— …Но это не меняет дело, — и тут же, без перехода. — Впрочем, я даже рада, что так получилось. У вас будет возможность поговорить с Глебом Евстигнеевичем в неофициальной обстановке. А теперь, извините, я должна вас покинуть. Встретимся в машине.
Нина направилась к лестнице, но поднявшись на несколько ступенек, повернулась и проговорила уже легким голосом:
— Прошу вас, не чувствуйте себя неловко. Гостям мы в любом случае рады, — и двинулась дальше.
— Старику пошла звонить, — радостно сообщил Петр. — Да ты не тушуйся, он мужик — ничего! Широкая натура. Ты ему понравишься…
Дорогой до института, одиноко покачиваясь на заднем сидении и имея впереди двух молчавших супругов, размышлял наш герой о случившемся, о внутреннем своем голосе, что привел к столь неожиданной ситуации. Однако сквозь глубокомысленные эти размышления назойливо, как чертик из коробки, прорывалась иная мысль. Незатейливая, но весьма тревожная: "Черт возьми, а у этого тюхи удивительно красивая жена".
— Прибываем! — возвестил, не оборачиваясь, Петр, и Георгий оторвался от окна. Взгляд его при этом скользнул по зеркалу над лобовым стеклом, и в амальгамной глубине столкнулся с устремленными на него женскими глазами.
"Жигули" сбавили ход и остановились.
— Спасибо, — Георгий выбрался из машины и сделал несколько шагов к институту, но тут его окликнула Нина:
— Постойте, я с вами, — она стояла на тротуаре и улыбалась.
— Нина Викентьевна, — с достоинством проговорил наш герой, — я думаю, что вы напрасно решили меня сопровождать. Поверьте, я достаточно интеллигентен, чтобы не причинить…
Договорить Георгий не успел — Нина звонко рассмеялась. Он слышал ее смех впервые, и это было восхитительно.
— Простите, — Нина вытащила платок и промокнула глаза. — Бога ради, простите. Вы, должно быть, решили, что я взялась за вами шпионить? Уверяю, это не так. Я не намерена вмешиваться. Просто пединститут — место моей работы. Я — доцент кафедры психологии.
Вторично за утро оказавшись в дурацком положении, Георгий промычал нечто совершенно нечленораздельное и поспешил открыть перед дамой тяжелые двери.
— Здесь мы пока расстанемся, — мило улыбаясь, проговорила Нина, когда они поднялись на второй этаж. — Кабинет Глеба Евстигнеевича направо, четвертая дверь. Он ждет вас. Когда я освобожусь, а это произойдет достаточно скоро, мы сможем погулять по городу в ожидании Петра. Договорились? Тогда, до встречи.
В кабинете ректора из-за большого письменного стола навстречу Георгию поднялся моложавого вида человек. Хорошо сохранившаяся подтянутая фигура теннисиста и яхтсмена, загорелое лицо, волосы серые, коротко стриженные, без намека на лысину, и темно-карие проницательные глаза, не знавшие очков. На вид доктору наук можно было дать не больше пятидесяти.
— Вы — Георгий Александрович, — проговорил хозяин кабинета, протягивая руку. — Присаживайтесь. Прошу вас.
А затем, и сам, опустившись в кресло, продолжил хорошо поставленным голосом:
— Я долго размышлял над вашим письмом, и, разумеется, у меня есть что сказать, но думаю, что сейчас может состояться лишь предварительная беседа. Более подробно мы поговорим на даче. Хорошо, что вы заранее известили Петра, и он вас встретил.
— Наша встреча была совершенно случайной, — поспешил разъяснить ситуацию Шатуров. — Я предположить не мог такого совпадения.
Хозяин кабинета послал ему долгий взгляд, а затем кивнул.
— Тем лучше, тем лучше. Здесь же нам просто не дадут побеседовать — время предсессионное.
Подтверждая его слова, в дверь постучали.
— Вот видите, — Глеб Евстигнеевич кротко улыбнулся и развел руками, а затем, поворотясь на стук, проговорил: — Войдите!
На пороге возникла студентка.
— А, Ложкина, — голос Краснопольского был полон доброжелательности. — Как здоровье вашей матушки? Да вы садитесь.
— Спасибо, Глеб Евстигнеевич, — девушка продолжала стоять. — Маме сделали операцию, теперь ей лучше.
— Искренне рад за вас, — декан соединил руки горкой и положил на них свой красивый подбородок. — Ну-с, так какое дело привело вас ко мне на этот раз?
— Я зачет не смогла сдать… Не подготовилась из-за поездки. Один зачет. Может быть, можно его после сессии?
— Один? И какой же?
— По психологии.
— Нет, — решительно произнес Глеб Евстигнеевич. — В данном случае ни о каком переносе зачета речи быть не может.
— Но ведь я уезжала.
— Мне это известно. Я же вас сам и отпускал. Однако, — с этими словами Краснопольский вышел из-за стола, подошел к девушке, и почти силой усадил ее в кресло, сам сев напротив, — однако, Ложкина, вы должны понять, что поездка к маме может служить оправданием во всех случаях, кроме одного — когда речь заходит о вашей профессиональной подготовке. Здесь не существует никаких оправданий. Пройдет немного лет, и в ваши руки попадет самое главное наше богатство — дети. Вы будете писать на этих "табула раза", на этих чистых пока листах первые слова благородства и ума, чести и доброты. А это, дорогая моя, невозможно без досконального знания детской психологии, инструмента тончайшего и сложнейшего. Примите же совет не ректора, нет, просто старого учителя, — он положил руку на плечо студентки, — самым внимательным образом изучите эту науку. Она будет вам нужна не только для зачета, но и для всей вашей дальнейшей жизни. Идите.
