Где-то на середине дороги и разговора Нина взяла его под руку. И сквозь толстую ткань зимнего пальто, сквозь костюмную и рубашечную ткани почувствовал Георгий, что женская, в вязаной варежке ладонь не просто лежит на его руке — она живет, и тепло от нее, тепло понимания и симпатии, флюидами стекает к нему.
И тогда, закончив очередную смешную историю, наш герой спросил:
— А как вы сами относитесь к теории вашего отца, Нина Викентьевна?
Все! Исчезли флюиды, как отрезало. Ладонь стала равнодушной. Ей уже было все равно, на что опираться — на руку ли, на палку.
Нина замедлила шаг.
— Я ждала этого вопроса. Что ж, извольте. Наука не считается с родственными связями. Моя кандидатская как раз была построена на отрицании этой теории. Думаю, вопрос исчерпан?
— Несомненно, — поспешил заверить Георгий.
Они двинулись дальше. Однако беседа уже не наладилась, стала рваной, полупустой. Заговорили о фильмах, о читаных книгах, о том, что нынче солнечно, а вчера шел снег, и что полусухое шампанское лучше сухого.
Георгия не покидало странное ощущение. Рядом шла женщина, которая научно опровергла пусть небольшую, но достаточно важную часть его личности — его внутренний голос. Но ведь голос существовал! Более того, он и сейчас звучал, настаивая на сохранении тайны. Наш герой тихо недоумевал, однако, привыкший во всем следовать советам своего альтер эго, не спорил и ни о чем не говорил спутнице.
Между тем Петра все не было. Нина, уже не таясь, поглядывала на часы, хмурила брови, но беседу не прерывала, лишь голос ее стал заметно суше.
Наконец вышли они к высокому зданию недавней постройки и остановились перед входом.
— Обратите внимание, — сказала Нина. — Мой доблестный супруг все еще на работе.
И она указала на знакомые "Жигули", примостившиеся сбоку от элегантной "Волги".
— Может быть, позвонить и напомнить о себе? — предложил Георгий, — Ученые — народ странный. Забывают обо всем на свете.
— Ученые? — неподдельное изумление звучало в голосе Нины. — Ах, да, конечно, — она усмехнулась, — Нет, мы сделаем иначе. Дома еще не все готово, поэтому я возьму машину и уеду, а вы вызовите Петра, на вахте есть его телефон, и вместе добирайтесь на такси. Передайте ему, что я жду не больше часа. Это заставит его поторопиться.
И Нина направилась к "Жигулям". Проводив взглядом отъезжающую машину, Георгий пожал плечами и двинулся ко входу в НИИ.
— Елки-палки, — сказал Петр по телефону. — Глупость какая. Мы уже заканчиваем. Ты подожди, я сейчас.
И действительно, не прошло и пяти минут, как загудел лифт, двери его разошлись и в вестибюль вышел Петр в компании двух мужчин.
— Так говоришь, уехала, — друг детства ухмыльнулся. — Ну, Нинка, ну, дает! Ладно, на такси доберемся. Тут недалеко.
— Зачем же на такси, Петр Сергеевич? — проговорил один из незнакомцев. — Я вас довезу.
— А на аэродром успеете?
Второй незнакомец кивнул.
— У меня в запасе два с половиной часа. Не беспокойтесь.
— Что ж, нашим легче, — бодро сказал Петр.
Дорогой, а ехали они в той самой элегантной "Волге", попутчики Георгия говорили о чем-то сугубо профессиональном, пересылая речь малопонятными терминами и уж совсем непонятными остротами по поводу некоего Журкина, насквозь прогнившего в научном невежестве.
А когда "Волга" остановилась, второй незнакомец сказал:
— Был чрезвычайно рад встретиться с вами, Петр Сергеевич. Теперь ваша очередь к нам в Питер. И вообще, ну что вас здесь держит? Бросайте своего директора, он все равно вас не ценит, и перебирайтесь к нам. Все-таки головной институт. Базы и сравнивать нечего. Вы даже представить не можете, какую мы вам лабораторию отгрохаем. Право, перебирайтесь!
— Соблазнитель, — проговорил первый, и сквозь шутливый его тон пробилась вполне реальная тревога. — Вот не дам тебе машину, пойдешь до аэродрома пешком… Не слушай ты его, Петр. Никуда тебе уезжать отсюда не надо.
— А в командировку ты его все равно отпустишь.
— В командировку — пожалуйста. Только, чур, с возвратом.
Тут они стали прощаться, и Петр полез из машины.
— Это безобразие, — проговорила Нина, встретив их на пороге квартиры. — По твоей милости, Петр, мы могли опоздать на дачу. Ты ужасный эгоист, только о себе и думаешь.
Ужасный эгоист всем своим видом выражал раскаяние.
— Да там такое дело было, — по обыкновению нескладно начал он, — четырнадцатая серия к чертям полетела. Ну, мы ее и дожали. Пришлось мозгами крутить.
— О, боже, — Нина печально вздохнула. — "Дожали", "мозгами крутить". Тебя просто невозможно слушать.
На этом прения сторон завершились, и вскоре после непродолжительных сборов "Жигули" уже мчались за пределы города, крутя за собой снежные вихри.
— Сейчас без пяти три, — проговорила по прибытии хозяйка дачи, решительно оглядывая разложенные на кухонном столе продукты. — Так вот, чтобы до семи я вас дома не видела. Готовка не мужское дело. Ступайте. Возьмите лыжи и ступайте.
— Был бы третий — пулю бы расписали, — пробурчал Петр, но в голосе его не звучал истинно молодецкий задор, что отличает настоящих приверженцев карточных забав, а звучала в нем покорность судьбе да слабый отголосок нелюбви к зимним видам спорта.
Георгию, напротив, предложение Нины понравилось: карты он презирал, а на лыжах ходил хорошо. К тому же назойливое чувство неудовлетворенности беседой с Краснопольским и его приемной дочерью требовало уединенного размышления.
Как бы там ни было, а уже через полчаса наши спортсмены шли по накатанной лыжне.
— Покурим, — сказал Петр и присел на пенек. — Времени тьма. Успеем нагуляться.
Георгий не курил, однако возражать не стал и устроился рядом.
Солнце согрело воздух. Ветер отсутствовал. Пели птицы. Природа ликовала.
И спросил Георгий, отмахиваясь от дыма:
— Давно в институте работаешь?
— Девятый год, — Петр щелчком отбросил окурок. — До этого шабашил. Деньги были нужны.
— На дачу?
— Нет. Дача и машина — потом, когда втянулся. А по первости… Мы же только поженились. Комнату снимали. Нинка училась.
— Погоди, как комнату снимали? А родители?
— Дурота! Я же у тетки рос. Не помнишь?
— Это я, положим, помню, — впервые с начала рассказа солгал наш герой. — Но отец Нины? Приемный отец?
Петр неопределенно посвистел.
— Объяснить по-человечески можешь? — интерес Георгия стремительно возрастал.
— А чего объяснять? Тестя моего видел? То-то и оно… Как узнал старик обо мне — взъерепенился! А что? Его понять можно. На дочку аж не дышал. Ноги мыли воду пил. А тут я, "здрасте — пожалуйста".
