Прошла зима. И странная туча набежала на лицо Дориной матери, когда все прошлогодние весенние платьица и сандалики оказались девочке впору. Даже новые брючки, красивые, но тесные, не пришлось перешивать. Однажды вечером, уложив наигравшуюся Дору спать и услышав ее ровное дыхание, она сказала мужу о том, что дочь не выросла за год ни на сантиметр. Он отнесся к этому на удивление легко, сказав со смехом, что, сэкономив на детской одежде, он купит жене дубленку. Мать побледнела и прервала разговор. В глазах ее стало темнее, в лице появилась морщинка постоянно скрываемой боли.
Среди наступившего жаркого лета 1976 года она повела Дору в поликлинику. Пролепетала, что девочка плохо растет, и важная дама, похожая больше на министра здравоохранения, чем на участкового врача, заявила, что такие феномены возможны, у каждого организма свой график физического развития. Но, взглянув на близкую к обмороку визитершу, врач смилостивилась и дала ей направление на анализы. Потом посмотрела на румяную, здоровенькую Дору и пожала плечами, подумав, что молодые мамаши – отчаянные перестраховщицы.
Мать чуть-чуть успокоилась. Но по пути из поликлиники ее ждал новый удар. Уже давно они с дочкой учились читать вывески магазинов.
– Ну, Дорик, что там написано?
Дора долго серьезно смотрела на однозначное слово «Молоко», морщила лобик, надувала щеки и наконец сказала:
– Не знаю.
– Как же не знаешь? Ты же знаешь, что мы здесь молочко берем?
– Да.
– А как сказать «молоко» ты знаешь?
– Знаю.
– Ну, так читай. Видишь: мо-ло-ко. Ты же все буквы знаешь!
– Не все.
– Здравствуйте, я ваша тетя! Что тебе тут непонятно?
– Первая раскоряка.
– Что-о?
– Раскоряка. Она непонятна.
– Дорик, это же буква «эм», с нее же слово «мама» начинается, а ты говоришь – непонятно. Не пугай меня. «Ммм», повтори за мной.
– Ммм.
– А теперь читай: мо-ло-ко.
– М-мо-ло-ко, – с натугой повторила Дора.
– Видишь, как просто, – радовалась мать. – Ты маленькая врунишка, я же тебе вчера показывала, как читать «молоко», помнишь?
– Помню. А раскоряку не помню.
– Но вчера… – Вдруг в груди женщины стало тесно и жарко, даже пот выступил на лбу. Отпустив ладошку Доры, она прислонилась к пыльному тополю и увидела в знойном воздухе ряд одинаковых картин: вчера, и позавчера, и третьего дня, и неделю назад они с дочкой проходят мимо злосчастного «Молока», Дора пытается читать, но забывает букву «эм», и каждый раз она, мать, взывая к ее памяти, говорит: «Помнишь, вчера я тебе показывала…» Сердце ее забултыхалось возле горла, и перестало хватать воздуха, Дора моментально заревела и стала дергать мамину руку. Прохожие останавливались, кто-то спросил, не нужна ли помощь. Мать отрицательно покачала головой, шепнула, что ей душно, взяла Дору за руку крепко-крепко и повела домой. Пусть у дочки замедлилось развитие, пусть она станет впоследствии кретинкой, но мать не бросит больного ребенка!..
А потом в поликлинике ей сказали, что анализы замечательные. Мать слушала, кивала, думала – сказать или не сказать про замедленное умственное развитие дочки, а потом попросила направить их к детскому невропатологу.
Мужчина-невропатолог долго и вдумчиво беседовал с Дорой, показывал цветные картинки, просил нарисовать дом, дерево, человека и сообщил матери, изломавшей за время приема пальцы до боли, что развитие ее ребенка соответствует возрасту, и он не находит никаких тревожащих факторов. Главное – она очень спокойна и уравновешенна, а это сейчас для детей большая редкость. Мать решилась рассказать про «уроки чтения», но врач ответил, что и такое бывает, просто ребенок проявил раньше больше своих способностей, а потом «расслабился». Он добавил, что есть дети, которые начинают читать до трех лет, потом все забывают, и их приходится учить заново… Женщина опять кивала, но душа у нее плакала и кричала. И они ушли из поликлиники, купили на углу мороженое и наперегонки понесли домой, есть. Матери казалось, что она встала на круговой движущийся трек, и он несет ее, не пуская ни вперед, ни назад, не прислушиваясь к ее воле…
Еще через год мать спросила у Доры, не болят ли у нее зубки, не шатаются ли, услышала, что нет, собственноручно потрогала все молочные зубы и поняла, что они стоят крепко. От такого открытия она выпила две таблетки снотворного. Не помогло. Среди ночи мать встала, подкралась к Дориной постельке и осматривала ее, спящую, до рассвета. Она не могла оторвать глаз от тельца своей дочери, которое – она-то знала! – не прибавило в росте ни на сантиметр в течение двух лет, которое ничуть не потолстело, не похудело, не загорело, не побелело со дня рождения девочки в 1970 году. А когда до нее дошел вдруг простейший факт, что и волосы Доры уже два года не требуют стрижки, она вскрикнула, опрометью вбежала в комнату к мужу, растолкала его и все, все выложила, что видела и о чем догадывалась. Муж не хотел верить в этот бред. Женщина рыдала, погоняла его пойти и проверить самому, судорожно куталась в одеяло – ей было страшно до того, что она замерзла. Муж отправился посмотреть на Дору вблизи. Вернулся он с изменившимся лицом, сел у окна и закурил, и мать поняла: все – правда.
Отношения супругов с того дня стали портиться. Сначала муж попытался выяснить еще раз, здорова ли Дора. Были найдены хорошие врачи и специалисты, затрачены хорошие деньги – но все светила говорили, что ребенка можно отправлять в космос. Дора была здорова так, как не может быть здоров человек из плоти и крови.
Доре пора было в школу, но об этом и речи быть не могло, и еще год прошел в безнадежном ожидании изменений. Отца все чаще подолгу не было дома. Женщина ни на шаг не отходила от Доры. От вынужденного бездействия она стала шить на заказ и быстро достигла почти профессионального уровня. В те годы на деньги, заработанные шитьем, можно было жить, да и отец пока отдавал свою зарплату… И, как в дурном сне, мать с дочкой ходили то в зоопарк, то в цирк, но безудержное ликование Доры уже не радовало. Мать от этого зачарованного веселья была готова сойти с ума. Иногда ей чудилось, что для нее время тоже остановилось, но зеркало и боль в сердце утверждали обратное.
А в доме на них косились, и, как запах гари, носилась из квартиры в квартиру весть, что девчонка из сорок восьмой не растет, и не умнеет, и скоро ее родной отец продаст в цирк, в лилипуты, а маманя, эта гордячка, на глазах дурнеет. На них бесстыдно пялились из окон, а к отцу все чаще подходили сердобольные соседки и выпытывали, как здоровье девочки. Отец не выдержал и сбежал.
Последний раз они встретились в Парке имени Горького в октябре 1980 года. Дора бегала по поляне и собирала кленовые листья. Ей должно было бы исполниться десять лет, но перед сидевшими на скамейке родителями резвился пятилетний карапуз. Отец предложил матери расстаться. Она спокойно кивнула. Он предложил оставить им квартиру, она поблагодарила.
