— Да и у нас похожее состояние, — сказал Женэ.
— Может, это из-за близости урановой руды?
— Я уже предположил это, а Брегг не согласен. Все же лучше разведать, откуда следует ждать привидений.
Француз зажег фонарик и не спеша подошел к краю уступа. Крохотный огонек не пробивал темноты, а над черной бездной каньона не горели даже звезды. Вероятно, их скрыл поднимающийся из глубины каньона туман.
— Осторожнее ходите завтра по краю уступа, — предупредил Женэ, возвращаясь. — Там кустарник какой-то странный. Будто без корней. Густые шарообразные сплетения очень жесткой травы. Я тронул ногой один куст, легонько так тронул, а он тут же взвился и пропал в темноте.
Сообщение встревожило. Бреггу хотелось вскочить и палить в ночь, во тьму, в туманную бездну каньона. На секунду показалось, что по ребру уступа, над кустами, проскользнуло что-то белесое, еле заметное в темноте. Все трое напряженно вглядывались в темноту, боясь пошевелиться. Ничего. Значит, почудилось.
А как долго еще до рассвета!
Бельгиец проснулся первым. Ему показалось, что кто-то коснулся его влажным холодным носом и смрадно дохнул. Что это: во сне или наяву? Брегг протер глаза и приподнялся на локте — никого. Ни одной живой твари, только невысокие пузатые кусты на краю уступа.
Странные кусты, лохматые пучки травы, прижавшиеся друг к другу, как биллиардные шары вдоль борта. Брегг встал и, стараясь не разбудить товарищей, подошел к диковинному кустарнику. Он пнул ногой один из кустов-шаров, и тот взмыл над обрывом, не падая, а плавно опускаясь вниз и подрагивая на ветру, как воздушный змей. Брегг оглянулся и обомлел: такой же диковинный пейзаж окружал их всюду, словно они попали на другую планету. Трава, на которой они спали, оказалась совсем не травой, а высоким мхом. Его ворсистый ковер протянулся по всему скалистому уступу, заползая неровными стрелками вверх. Под ногами он издавал тихий, свистящий скрип, как стекло, если провести по нему мокрыми пальцами. Да и цвет его был непривычный, не свойственный мхам, не зеленый или пепельно-серый, а васильковый. «Может быть, медные руды в подпочвенном слое?» — подумал Брегг, но тут другое привлекло его внимание — деревья. Низкорослые, кривые уродцы с обилием корней, как лапы, цепляющиеся за камни, они росли даже на отвесных скалистых спусках. Листьев у них не было — тонкие рыжие ветви скручивались друг с другом вроде шаровых кустов, напоминая спутанные мотки ржавой проволоки. Росли они редко, а меж корнями-лапами бугрились какие-то оранжевые образования, похожие на клумбы густо посаженных цветов. Но вблизи оранжевая окраска словно порозовела, цветы же оказались не цветами, а пузыриками-грибками, плотно прижатыми друг к другу.
Брегг осторожно ступил ногой на край такой «клумбы» — и произошло неожиданное. Она, вздрогнув, подпрыгнула и отскочила метра на полтора. Бельгиец выждал: не произойдет ли еще что-нибудь удивительное. Ничего более не случилось. «Клумба» продолжала «цвести» на другом месте, словно там и пребывала вовеки. Тогда Брегг повторил опыт. И снова «клумба» отпрыгнула по прямой, ловко проскользнув между скелетами-деревьями. Именно на скелеты деревьев были похожи уродцы, лепившиеся по уступам каньона, как выжженный лес, чудом сохранившийся после бушевавшего когда-то пожара. Мертвый лес? Да нет, совсем не мертвый, рядом с уродами-дедами подымались уроды-внуки, подставляя солнцу свои ржавые ветки-проволочки. А «клумбы» казались даже не растительными, а животными организмами. Может быть, они всегда так лежат, именно лежат, а не растут, пока их кто-то не потревожит, подумал Брегг.
Сейчас он совсем не боялся. Обилие диковинных неожиданностей не подавило, а приободрило его, заинтриговало, возбудило острое любопытство. Ему захотелось узнать поближе этот удивительный мир, познакомиться с ним, пока еще спят товарищи, и, вернувшись, рассказать обо всем, что видел. Он вырвал листок из блокнота, написал, что скоро вернется, а если они услышат выстрелы, пусть идут на звук — далеко он не забредет, незачем. Записку придавил зажигалкой, натянул болотные сапоги («черт знает, могут все-таки встретиться какие-нибудь ползучие твари»), взял ружье, нож и спустился уступом ниже.
Пейзаж был все тот же: деревья-уродцы, шары-кусты, только вместо коврового синего мха торчали травянистые побеги, жесткие и колючие, как жестяные обрезки. «Хорошо, сапоги надел», — похвалил себя за предусмотрительность Брегг. Он сразу подметил и другое — не было прыгающих оранжево-розовых «клумб», зато от дерева к дереву тянулись лианы, тоже не зеленые, а фиолетовые и тонкие-тонкие, вроде нейлоновой лески и такие же крепкие — не разорвешь. Он попробовал это сделать и не смог, лишь запутался в них, как в паутине.
А то, что могло играть роль паука, больше походило на черепаху и появилось не сверху, а выкатилось из шаров-кустов, лежавших, как и на верхнем уступе, по краю обрыва. Именно выкатилось, а не выползло, потому что тоже было шаром, но не растением, а явно живой тварью, фиолетовой, как и ее паутина. Шар был величиной с большой арбуз, у него и полосы были похожие, только не зеленые, а темно-лиловые. Из середины шара высовывалась острая черепашья мордочка, отнюдь не свидетельствовавшая об агрессивности твари. Увы, впечатление было ошибочным, и Брегг тотчас же понял это, когда шар вдруг остановился и прижался к земле, как кошка перед прыжком. В это мгновение Брегг и успел вскинуть двустволку. А когда шар стремительно прыгнул, оба ствола ружья изрыгнули пламя. Что было потом, бельгиец уже не видел: от удушающего смрада, внезапно его окутавшего, он потерял сознание.
Очнулся он от того, что Женэ лил ему на голову из фляжки воду.
— Не трать воду! — крикнул он. — Ее на этом Сириусе вообще нет.
— На каком Сириусе? — не понял Женэ.
— А разве мы на Земле? Погляди на эту тварь, на эти деревья-скелеты, на эти шары-кусты! А там, наверху, прыгающие «клумбы», видел? А гадость, которая на меня напала? Кстати, где она?
— Вы ищете это животное, если я вас понял правильно? — осведомился по-испански Санчес. — От него, увы, остались только клочья.
— Стрелял разрывными, — пояснил Брегг.
— Вот кусок, — Санчес протянул ему кусок синего мяса с запекшейся синей кровью и с обломком металлически поблескивающей фиолетовой корки. — Почти металл, — постучал он по ней пальцем, — только не знаю какой. Медь, должно быть. У нас в крови железо, а у этого животного, как и у спрутов, — медь.
— Корка — не медь, — усомнился Женэ. — Я думаю, тут что-то другое. Как он выглядел, этот зверь?
