— Что это такое?
— Султан проводит там почти все свое время. По ночам он беседует с чертями…
— Не понимаю.
— Он считает звезды.
— И далеко этот Кухек?
— Рядом.
— Проводишь меня туда?
— Хорошо. Отправимся пораньше.
Утром они встретились возле мечети. Поздоровались довольно холодно. У Абдулвахаба не было лошади, поэтому Шамсибек зашагал с ним рядом, ведя своего карабаира на поводу. По дороге дервишу то и дело подавали — кто кусок лепешки, кто монету. Шамсибек чуть приотстал и следовал за Абдулвахабом, пока не вышли из города. Подойдя к небольшой речке, земляки свернули в придорожную чайхану. Умывшись холодной водой из арыка, они уселись на суфе под сенью ивы. Курносый хромой мальчик в выцветшей тюбетейке принес чай и лепешки.
Один из старцев, сидевших на суфе возле арыка, взял в руки тамбур [8]. Послышалась протяжная печальная мелодия. Круглолицый мужчина присел рядом и, положив на колено тюбетейку, негромко запел:
Кто губам прекрасным улыбку беспечную дал,
Кто в удел скорбящим печаль сердечную дал?
Пусть он нам не дал счастья, — довольно с нас и покоя,
Ибо многим он слезы и муку вечную дал.
Шамсибек заслушался певца, но Абдулвахаб тут же нарушил его сосредоточенность:
— Боже праведный! Мусульмане веселятся, не помня о будущем воздаянии!
Дервиш забубнил что-то непонятное, перебирая четки. Вдруг он пронзительно взглянул на Шамсибека:
— Дух царственного Кусама [9] проклял нашего султана!
— Замолчи!
— Нет! Всякий правитель обязан ежегодно посещать могилу святого. А наш владыка нарушил в этом году священный обычай. Он счел унизительным для себя преклонить колени перед царственными останками…
— Откуда ты это взял?
— Наш мухтасиб [10] Сайд Ашик молился в мечети, как вдруг среди ясного неба прогремел гром, а над дворцом сверкнула молния. С могилы праведного Кусама поднялась его тень и, взглянув на мухтасиба, сказала: «Султан Улугбек пренебрегает святыми могилами — он испытывает волю аллаха. Оповести об этом мусульман. До тех пор, пока самаркандцы не смоют кровью этот грех, их будет преследовать рок!..»
В этот миг чья-то мощная рука опустилась на плечо Абдулвахаба. Обернувшись, дервиш увидел перед собой искаженное гневом лицо сипаха [11].
— Ну-ка пойдем со мной. Пусть султан услышит твои новости, — плечистый воин хорошенько тряхнул Абдулвахаба и указал ему на дорогу. Потом взглянул на Шамсибека: — Ты тоже пойдешь.
Абдулвахаб сразу прикусил язык и, втянув голову в плечи, последовал рядом с сипахом. Сидевшие в чайхане пытались было вступиться: «Грех трогать дервиша!»; «Отпусти слугу аллаха!» Но силач отвечал на это: «Если он настоящий дервиш, то пусть молится за род людской, а не грязнит священное имя».
Стража у ворот дворца беспрепятственно пропустила их — сипах имел, видимо, право свободного входа и выхода. Пройдя через роскошный сад, они оказались перед удивительным сооружением. Это было внушительное здание, окруженное колоннадой, поддерживавшей плоскую крышу террасы. Чуть дальше переливался на солнце прозрачный купол Хрустального дворца. Шамсибек на минуту замер перед колоннадой точно так же, как накануне перед медресе Улугбека. Толкнув его плечом, сипах сказал:
— Это Чилустун [12]. Пошевеливайся.
Пройдя еще немного в глубь сада, сипах передал дервиша и Шамсибека какому-то чиновнику в золотистом халате и на несколько минут исчез. Вернувшись, он повел своих арестантов назад к Чилустуну.
Теперь здесь было много народу. Вся терраса была заполнена богато одетыми вельможами, посреди которых восседал на ковре пожилой человек в голубом халате и с небольшой белой чалмой на голове. Шамсибек ощутил сильный тычок в спину и склонился перед террасой.
Когда юноша вновь поднял голову, он встретился глазами с проницательным взглядом неброско одетого человека и угадал, что перед ним сам султан…
— Зачем ты привел этих людей, Камариддин? — спросил горбоносый седобородый старец, сидевший ближе всех к Улугбеку.
Сипах поклонился, отступив на шаг, и произнес:
— Почтеннейший, эти псы поносили имя великого султана…
Улугбек пристально посмотрел на дервиша и усмехнулся:
— Ты привел старого знакомца. Только раньше он ходил в одежде слушателя медресе… Ну что ж, он нашел, может быть, свое призвание… Так о чем он говорил?
— Он жаждет крови… — сипах не решился говорить дальше. Но Улугбек и так все понял — это было ясно по его насмешливому взгляду, устремленному на дервиша.
У Шамсибека похолодело внутри. Он ожидал, что султан вот-вот разразится гневом, и даже зажмурился от страха. Но, к своему удивлению, услышал негромкий смех Улугбека.
— Всего лишь? Выходит, ты напрасно побеспокоил божьего человека, султан весело посмотрел на сипаха. — Ну-ка расскажи нам, Абдулвахаб, с какой целью ты надел эту лохматую шапку и рубище.
— Дабы молиться за правоверных и приуготовляться к жизни вечной…
— Благая цель! Но ты забыл, что каждое слово дервиша тотчас достигает престола всевышнего. А значит, за словесный грех тебя постигнет тяжкая кара…
— Да сохранит меня аллах от всякого слова лжи. Заботясь о спокойствии мусульман, я возвещал им изволения царственного духа…
— Оставь мне заботу о подданных аллаха. И скажи, как тебе стали известны веления святого? Ты сам видел его?
— Его видел мой пир.
— Ах, он избрал в собеседники твоего пира! Бьюсь об заклад, что больше никто не видел тень святого… Сам всевышний свидетель — в тот день я молился у могилы Шахи-Зинда… [13] Можешь сам выбрать себе наказание…
За дервиша ответил сипах:
— О шахрияр, у нас не найдется такой толстой плети, которая могла бы вылечить безумца.
Улугбек знаком заставил его замолчать и вперил свой взгляд в Абдулвахаба. Дервиш дерзко поднял глаза на султана:
— Моя жизнь принадлежит аллаху. Может быть, он сочтет нужным укоротить ее вашим мечом…
Улугбек с усмешкой покачал головой:
— Я не кровожаден… Мой дед завещал мне: не всякая шея стоит того, чтобы тупить о нее меч султана… Отведи его за ворота, Камариддин. Пусть сам аллах покарает нечестивца…
Камариддин кивнул служителям, и они бросились к дервишу.
Шамсибек торопливо проговорил:
— Почтенный, у меня есть просьба к великому шаху…
— Что такое?
Молодой человек достал из-за пазухи свернутое трубочкой письмо. Увидев печать султана, сипах сейчас же взял письмо из рук Шамсибека и с почтением поднес его Улугбеку.
