В ту ночь, лёжа в своей кровати, я попыталась проанализировать ситуацию. Чем таким заняты эти мальчики? Свойственно ли мальчикам настолько вживаться в игру, чтобы плакать во время неё? Почему я реагирую на их игру так сильно, что я вынуждена была принять в ней участие?
Я лежала в темноте, глядя в потолок, разрисованный узорами лунного света, повторяя про себя — Холм, Холм, Холм. Я покопалась в своей памяти. Что может Холм означать для меня? Но, как бы я не старалась, я не смогла припомнить ничего, что имело бы подобное название, кроме места для пикника в обсидиановых холмах за Базой, которое мы иногда посещали. Эта возвышенность из твердого вулканического стекла и называлась Холм. По весне равнина вокруг него заполнялась оранжевой агрэйвианской водой, превращая местность в неглубокий вязкий бассейн. Туда можно было добраться по ЭВАК-маршруту № 2, - который имел такую репутацию, что любой плохой участок шоссе (к большому сожалению) называют холмоватой дорогой.
Ну, это было возможно. Мальчики, вероятно, бывали на там пикнике. Видимо, они просто позаимствовали название для своей игры.
* * *
Следующий день — третий день — был дождливым, оранжевые иглы ливня были похожи на капли крови. Одного брошенного взгляда на небо мне было достаточно, чтобы понять, что дело затянется на весь день. Агрэйвианские облака никогда разгоняет ветром. Они истрачивают себя полностью во время дождя. Я мрачно натянула дождевик, окутывающий тело с головы до пят; прозрачный пластиковый щиток закрывал лицо, нижняя его часть могла складываться наподобие шторок для обеспечения доступа воздуха. Я кое-как добралась до школы. Дети уже прибыли, их светлые дождевики были покрыты пятнами льющейся с коричневого неба влаги. Так как дождевики надёжно защищали их от сырости, то не было никакой необходимости держать их в закрытом помещении, если они сами того не хотели, а это означает, что большинство из них остались на улице, и я — дождь или не дождь — тоже должна была быть на своём посту. Я была сильно раздражена, тем более что несколько капель дождя попали мне на лицо, я чувствовала на губах их отвратительный вкус, и не могла их вытереть, пока не сниму дождевик.
Погода привела детей в какой-то безумный восторг, и они бесцельно носились по всему школьному двору. Наконец, кто-то организовал игру «Кто твоя любовь?», и они бегали вокруг, со смехом окружали людей и хором напевали: «Кто твой любимый? — Скажи его имя! — Если не скажешь, то стыд и позор!»
В их безумной волнения они даже окружили меня, с пением и смехом, пока кто-то не сообразил, кого они захватили. Тогда они вскрикнули и разбежались, разлетелись как испуганные перепела, и кто-то крикнул у меня за спиной: «Кто-нибудь любит её?»
Я была необъяснимо уязвлена этими словами, как будто бы они имели ко мне какое-то отношение, повернулась и побрела к дальнему углу детской площадки. Я почувствовала прилив ярости, когда увидела трёх мальчиков, склонившихся к их игре. Я подошла ближе, сдерживая гнев и жалея, что не могу дать им хорошего пинка. Почему они никогда не замечают моего присутствия? Я видела, что они сосредоточились на переправе их машинок через крошечный бурный поток, поперёк пересекавший дорогу, который попеременно то ослабевал, то становился сильнее.
— Если бы мы смогли миновать этот участок вчера, — сказал Шатен, — этого бы не произошло. Если бы не этот чёртов звонок…
— Да, — сказал Рыжий, его глаза были скрыты за пластмассовым щитком. — Это был бы оптимальный курз.
Блондин подтолкнул пальцем миниатюрный паром, грубую конструкцию из прутьев и щепок. Один крошечный осколок отвалился и обрушился в поток.
— Может быть, это не будет продолжаться долго, — сказал он. — Может быть, нам надо просто подождать, пока дождь не прекратится…
— Мы не можем, — сказал Рыжий. — Это третий день. Осталось всего два дня, чтобы достичь назначенного места сбора. — Он повернулся и яростно посмотрел на Блондина. — Если вы не хотите, мы можем сдаться, и пусть все умрут!
— Мы могли бы рассказать о том, что будет, — всхлипнул Блондин. — Наши отцы…
— …Не поверили бы нам, — прошептал Рыжий, прикрыв глаза. — И у них бы не получился курз. Сколько ещё осталось?
— Четыре, — ответил Шатен. — И две уже утонули.
— Кто-нибудь сумел выбраться? — спросил Блондин.
— Только Батч, — шмыгнул носом Шатен. — Я посажу его к Скоттам.
— Мы ещё не закончили переправу, — голос Блондина дрожал. — Будем продолжать?
— Начнём! — сказал Рыжий.
Я поспешила к зданию школы, и затеяла оживлённую беседу в учительской, в результате чего звонок прозвучал на пять минут позже. Вот так, подумала я. Я вернула вам ваши пять минут.
В тот же день, когда мы наблюдали, как дети грузятся в геллитрансы под неутихающими струями ливня, мисс Робин посмотрела мимо меня на мисс Ливен и сказала:
— Я не могу понять, что случилось с Леонардом. Он плакал весь день о своей матери. Представьте себе, мальчик его возраста плачет о матери.
— Этот мерзкий дождь кого угодно может заставить плакать, — сказала мисс Ливен. — Он милый мальчик, правда? Эти его белокурые локоны…
Блондин, чавкала под моими ногами вязкая оранжевая грязь. Блон-дин, Блон-дин, Блон-дин.
Тревога последовал за мной домой — бесформенная, необоснованная, навязчивая. Я поймала себя на том, что брожу бесцельно, и села с книгой. Я прочитала четыре страницы и не запомнила ни слова. Я приняла анти-вир и аспирин, и начала разбирать содержимое ящика моего письменного стола. В конце концов, я заняла себя сложным узором на свитере, который я вязала, угрюмо сосредоточившись на счёте петель и набросов. Вечер прошел кое-как, и я пошла спать в ауре дурного предчувствия.
* * *
Я была очень расстроена, когда в ранний утренний час меня разбудил сигнал учебной тревоги. Будучи гражданским специалистом, я ничего не была обязана делать во время учебной тревоги, кроме как попытаться снова уснуть. На тот случай, если когда-либо случится настоящая чрезвычайная ситуация, и мы должны будем эвакуироваться, существовал специально разработанный план, который должен был быть приведён в исполнение. Я не думаю, что у любого из нас, гражданского персонала и гражданского населения, были иллюзии в отношении того, что будет на самом деле происходить при подобных обстоятельствах. Нам просто укажут эвакуационный маршрут и дадут команду отправляться, и после этого мы будем предоставлены сами себе. Как никому не нужный балласт.
Я лежала без сна, пытаясь избавиться от видения того, как выглядит беззащитное человеческое тело после внезапного нападения врага. У аборигенов был крайне неприятный тип снарядов, которые просто прокалывают кожу. Но в месте укола тут же вздувалась опухоль размером с апельсин, которая причиняла нестерпимую боль, если её немедленно не надрезать или не проткнуть, но тогда сотни микроскопических существ рассеиваются вокруг, выбирая место для нового укуса. И их крошечные когти колют кожу. А в месте укола вновь…
