Челлиж со всей медлительностью, на которую только был способен, приступил к священнодействию за пультом. Он протянул руку, чтобы нажать одну из кнопок, но со стоном убрал ее и схватился за голову. Стараясь выиграть время, он сдавленно захрипел, словно ему стало дурно. Так он выиграл еще полторы минуты. чтобы окончательно прийти в себя и обдумать тысячи пришедших ему в голову вариантов. Он обдумал и отбросил эту тысячу вариантов и набрал пятьсот новых. Все они никуда не годились - это он понял быстро. Не было никакой возможности, которую он мог бы использовать. Все идеи содержали огромный риск для него самого. Но после раздумья он понял, что должен пойти на этот риск.
Все теперь зависело от того, знает ли Саттни назначение одной из кнопок на огромном пульте управления. Кнопка эта не была подписана. Зато она была большой и ярко-красной, и каждый, кто хоть раз сидел за пультом "Газели", знал ее назначение. Это была кнопка включения бортовой тревоги. Бортовая тревога, пока корабль находился на посадочном поле, поднимает всех, кто находится на этом поле. С того мгновения, когда Челлиж нажмет на красную кнопку, и до того, когда на поле появятся отряды спасателей, пройдет самое большее двадцать секунд. Потом старт станет уже невозможен, и Саттни с Роане попадут в свою собственную западню.
У Гюнтера Челлижа, однако, было подозрение, что в таком случае они предпочтут умереть и убить его, чем сдаться. Это был риск, на который он должен был решиться.
Кнопка располагалась на самом верху пульта таким образом, чтобы никто не мог нажать на нее по неосторожности. И для того, чтобы добраться до нее, Челлижу нужно нагнуться далеко вперед. Он не сделал этого, потому что, даже не оглядываясь, был уверен, что Роане стоит позади него, направив ствол пистолета ему в спину. Он стал нажимать ряд клавиш, которые находились под кнопкой тревоги и пока не выполняли никаких функций, так как приборы, которыми они управляли, не были еще включены. Рука его продвигалась все дальше и дальше, а сам он все больше и больше наклонялся вперед.
Он не решался оглядываться, боясь, что, если обернется, они могут заметить его неуверенность. Но он сделал паузу, когда головная боль стала сильнее, и прислушался. Позади него ничего особенного не было слышно. Все, что он мог слышать,- это тяжелое дыхание Роане.
Он снова упал в кресло, чтобы выиграть еще немного времени. Теперь он, наконец, будет работать с кнопками наверху пульта, и ни у кого не вызовет подозрения, если он нагнется еще дальше вперед.
Наклонившись вперед и нажав еще пару переключателей, он внезапно выбросил руку в направлении желанной кнопки.
То, что было затем, произошло настолько быстро, что позже он не мог припомнить последовательность событий. Боль словно кипятком захлестнула руку, пронзила его всего прежде, чем он успел нажать кнопку. Сразу же послышалось шипение, а на панели возле экрана начали вздуваться пузыри. Пара капель расплавленного металлопластика, сбегая вниз, застыла прежде, чем достигла панели пульта.
Все это Челлиж увидел с поразительной четкостью, до мельчайших подробностей, хотя чудовищная боль в руке уже начала угнетать его сознание. Он понял, что Саттни переиграл его, разгадал его намерения и выстрелил ему в палец в то самое Мгновение, когда он хотел уже коснуться кнопки тревоги.
Гнев и отчаяние от неудавшейся попытки были столь же велики, как и боль от раненой руки. На пару мгновений Челлиж потерял способность мыслить, и только резкий голос Саттни вывел его из этого состояния.
- Вы имели возможность убедиться, Челлиж, что мы не потерпим никаких шуток! А теперь принимайтесь за работу и делайте то, что от вас требуется!
Челлиж был сломан и раздавлен и не мог теперь оказать какого-либо сопротивления.
Он раньше так часто проводил подготовку "Газели" к старту, что теперь его руки словно во сне сами двигались по пульту. Ему не нужно было задумываться над своими действиями, и это было весьма кстати, потому что рассудок его был переполнен мыслями об унижении и поражении и гневом на Саттни и Роане, так что для чего-либо другого у него просто не оставалось времени.
Включив системы подготовки, он откинулся на спинку кресла. Как ни горько ему было, приходилось признать свое поражение. Ведь "Газель" теперь, не встречая никаких препятствий, готова была незамедлительно покинуть стартовую площадку, и ни у кого не оставалось возможности не только для ее преследования, но и для атаки.
Саттни был прав: сорок секунд максимального ускорения - и можно будет провести гиперпрыжок. А так как корабль был снабжен не только структурными компенсаторами, но и новейшими поглотителями собственных частотных колебаний, не было никакой нужды в подготовке маршевых двигателей.
Итак, все же проиграна игра или нет?!
Внезапно у Гюнтера вновь появилась надежда на спасение. Ну. конечно же. Саттни, а может быть, и Роане могли что-то знать о возможностях "Газели", но в галактонавтике они все же были полными профанами. А это значило, что они никогда не смогут понять, в каком направлении движется корабль. И может случиться так, что ему удастся вывести "Газель" на оживленную трассу, и если там поблизости окажутся корабли космического флота, то, вполне естественно, Саттни и Роане предпочтут сдаться, не ожидая обстрела из тяжелых дезинтеграторов. Да, да, конечно же, так и надо сделать. Ведь среди людей, которые всего несколько дней назад были приняты на службу в космический флот, только Ронсон Лауэр знал галактонавтику. Его на борту не было, хотя, конечно, Челлиж не мог полностью поручиться за то, что тот не мог быть сообщником
Саттни и Роане. И то, что его до сих пор не было видно, было важнее всего. Это значило, что курс "Газели" мог определить только он, а Роане и Саттни оставались в роли статистов, которых целыми днями можно было водить за нос. Эта мысль настолько вдохновила его, что все его существо наполнили новые силы и желание борьбы.
- Теперь садитесь,- сказал он Саттни и Роане.- Я стартую.
- Зачем? - удивленно спросил Саттни.- Корабль оснащен поглотителями ускорения. С нами и так ничего не произойдет, не так ли?
Челлиж пожал плечами. Не было смысла объяснять им что-либо, они не должны были спускать с него глаз.
Он потянул на себя стартовый рычаг. Затем осторожно перевел его на первое деление и задумчиво проследил по экрану, как "Газель" отреагировала на это. Потом он напряг мускулы и перевел рычаг до упора.
Внутри корабля ничего не чувствовалось. Но на экране внезапно вспыхнул яркий свет. С ускорением, которое было достаточным, чтобы молекулы воздуха при столкновении с защитным экраном ионизировались и начинали светиться, "Газель" прошла через плотные слои атмосферы планеты, оставляя за собой пылающий огненный шлейф. Челлиж внимательно наблюдал за приборами. Он видел, как давление воздуха за бортом корабля внезапно упало, и световой указатель скорости пополз по шкале. Когда он достиг ее конца, шкала сменилась. Она показывала новую область скоростей, и указатель, на этот раз гораздо медленнее, начал отклоняться влево. Справа от этой шкалы тикал маленький хронометр, отсчитывая время, прошедшее после старта. Где-то был прибор, который контролировал и указатель скорости, и курсограф, и хронометр, все вместе; при помощи позитронного мозга производил подсчет и обозначал путь, пройденный со времени старта. После сорока секунд'полета пройденное расстояние составляло четыреста тысяч километров. За сорок секунд "Газель" на максимальном ускорении проделала путь, который был больше, чем расстояние от Земли до Луны.
