— Я верну тебя назад к концу митинга, — ответил Ангел.
Колыванов громко проглотил слюну. Подарок Ангела несколько разочаровал его.
— А я буду помнить? — прикидывая в уме, что это сулит и чем грозит ему, поинтересовался он.
— Будешь, будешь, — ответил Ангел.
— Тогда давай.
Николай Петрович не успел моргнуть, как снова оказался в толпе празднично одетых людей. На сцене последний оратор месил кулаками воздух и чеканно выкрикивал в микрофон гневные слова. Но Колыванов не слушал. Подивившись столь невероятному перемещению во времени, он стал протискиваться влево, в сторону ближайшего магазинчика. Николай Петрович не знал, в какой момент толпа бросилась восстанавливать справедливость, была ли на это команда или подогретые речами граждане сами кинулись на штурм. Он помнил лишь, что Ангел послал его в конец митинга, и заторопился.
Оказавшись в нескольких метрах от дверей магазинчика, Колыванов остановился и наконец прислушался к тому, что говорят с трибуны.
— Все это ваше! — широко раскинув руки, прокричал оратор. — Все это построено вашим непосильным трудом!
Последняя фраза отозвалась в душе Николая Петровича болезненным чувством ограбленного труженика, и он снова, как и в первый раз, ощутил революционность момента, который создавал в воздухе электрическое напряжение.
Беспокойство все больше охватывало Колыванова. Он был единственным человеком, кто знал, чем закончится митинг, но это знание не облегчало ему жизнь и действовало на нервы. Куда спокойней было бы не знать и вместе со всеми целиком отдаться революционной стихии, дать себя затопить справедливому гневу и, не раздумывая, броситься на штурм.
Внезапно Николай Петрович сообразил, что не там стоит. Следовало идти к универмагу или хозяйственному, где продавались дорогие вещи. Едва Колыванов об этом вспомнил, как его прошиб холодный пот. Один он не смог бы унести не только холодильник, но и стиральную машину. Бежать домой за подмогой было поздно, все могло начаться с минуты на минуту. Оставалась одежда. Можно было пойти к универмагу первым, дождаться митингующих, дать им ворваться внутрь и на плечах авангарда войти в магазин. Но и здесь была опасность опростоволоситься. Вдруг Ангел решил сморозить какую-нибудь шутку, толпа не дойдет до универмага, и тогда ему опять ничего не достанется. Народ без него, без Колыванова, потащит домой коробки с макаронами, ящики с водкой, колбасой и красной икрой. От этой жуткой мысли Николай Петрович даже застонал. Так трудно было на что-то решиться.
Судя по протяжному воплю, который издал оратор, митинг подходил к концу. Толпа заволновалась, зашумела, словно роща от предгрозового порыва ветра. Затем народ двинулся с площади. Времени на размышления не оставалось, и нервы у Колыванова не выдержали — он первым бросился к ближайшему магазинчику. Следом за ним туда ворвались с десяток митингующих, и Николай Петрович неожиданно для себя истерично закричал:
— Давай, братва, налетай!
Звон разбитого стекла, пронзительный визг продавщиц только раззадорили Колыванова. Он проскользнул между двумя опешившими покупательницами и рванулся к подсобке, где хранились основные запасы. Неожиданно навстречу ему выскочил хозяин магазина. Лицо у него было перекошено от ненависти и страха, в руках он держал бейсбольную биту, но Николая Петровича это не остановило. Он уже вошел в раж и был настолько взвинчен, что полез бы и на автомат, и на целый танковый полк.
— Уйди, гад! — неистово заорал Колыванов и запрыгнул на стойку. — Хватит, попили нашей кровушки!
Николай Петрович хотел было добавить об отцах и дедах, которые строили этот магазин, но не успел. Не целясь, хозяин врезал ему битой по голове, и свет в глазах Колыванова померк.
Очнулся Николай Петрович на больничной койке. В голове монотонно гудел Царь-колокол, губы прикипели друг к дружке, а пересохший язык отказывался шевелиться. Колыванов с трудом разлепил глаза. Он потрогал голову и понял, что она туго перебинтована.
Николай Петрович огляделся. Он лежал в больничной, палате на восемь коек. Никого из соседей почему-то не было видно, хотя на тумбочках стояли всевозможные баночки, бутылки, чашки и пакеты с соком. Мятые, разобранные кровати также говорили том, что он лежит не один. Колыванов повернулся к окну и увидел знакомую щуплую фигуру Ангела справедливости. Нахохлившись, словно большая хищная птица в зоопарке, тот печально смотрел на него и молчал.
— Здорово, — с трудом ворочая языком, хрипло проговорил Николай Петрович. Он отметил про себя, что солнечный свет проходит сквозь Ангела, словно через легкую штору, отчего тело его казалось желтоватым и почти прозрачным.
— Здравствуй, — тихо ответил Ангел.
— А где все?
— Ушли обедать, — сказал Ангел и отвел взгляд. — Ну что, восстановил справедливость?
— Да ладно, — как-то неопределенно ответил Колыванов. Он тоже отвел глаза и зло добавил: — Небось знал, что меня по башке треснут.
— Нет, — покачал головой Ангел. — Предугадать все, что ты можешь натворить, невозможно. Глупость непредсказуема.
— Да. Ты слишком умный, — огрызнулся Николай Петрович.
— Давай оставим эту тему, — предложил Ангел. — А то мы скатимся к взаимным оскорблениям. — Он слегка расправил одно крыло, потянулся и равнодушно проговорил: — Я хочу предложить тебе попробовать еще раз.
Колыванов недоверчиво взглянул на Ангела, оживился и даже приподнялся на локтях.
— Что, опять на митинг? — Да.
Неожиданно Николай Петрович сник. Он отвернулся от окна, помолчал, а затем ответил:
— Нет, больше не надо. Лучше сделай, чтобы я оказался дома. Так хорошо день начинался.
— Ты же можешь уйти с митинга домой, — словно поддразнивая его, сказал Ангел. — Живой и здоровый. Но без вантузов.
Подобный вариант как-то не приходил Колыванову в голову. Он обрадовался, всем телом повернулся к Ангелу и воскликнул:
— Точно! Ну ее к черту, эту справедливость! Может, ее вообще не существует.
— Но я-то существую.
— У тебя на лбу не написано, кто ты, — ответил Николай Петрович.
— Смотри-ка, ты начинаешь думать, — вдруг тяжелым басом произнес Ангел. Голос его стал таким низким, что по спине Колыванова пробежал холодок, и он со страхом посмотрел на своего благодетеля. — Мне пора, — прислушавшись, сказал Ангел. — Твои соседи возвращаются.
И действительно, за дверью послышались голоса. Николай Петрович посмотрел в их сторону, а когда снова повернулся к окну, Ангела уже не было.
— А я?! — забеспокоился Колыванов. — Ты же обещал!
