Мы остановились на середине перекрестка Мейн и Арбогаст, и мотыльки тут же слетелись на наше пламя.
— Это и есть самый что ни есть новейший «студебеккер», только-только с выставки? — поинтересовался городской парикмахер. Мои вихры были с ним хорошо знакомы.
— Новее не бывает, — ответил мистер М.
— Я первый подошел, я первый и спрашивать буду! — заявил мистер Багадосян, помощник мэра. Но денежки-то у меня! — В свете приборной доски возник третий претендент. Это был мистер Бенгстром, которому принадлежало кладбище вместе со всеми, кто на нем покоился.
— У меня покамест только один «студебеккер», — скромно заметил голос из-под Капюшона. — Жаль, конечно, но это так.
Тут по толпе прокатился недовольный ропот.
— Общая стоимость, — объявил мистер М., перекрывая ропот, — составляет восемьсот пятьдесят долларов. — Первый из вас, кто сунет мне в руку банкноту в пятьдесят долларов или такую же сумму в мелких банкнотах, получит право отогнать это сказочное чудо техники к себе домой.
Не успел мистер Мистериус выставить ладонь в окно, как на ней выросла стопка пятерок, десяток и двадцаток.
— Квинт?
— Да, сэр?
— Засунь-ка руку в ящик под приборной доской — там у меня бланки заказов.
— Сейчас, сэр.
— Бенгстром! Сирил Бенгстром! — Похоронных дел мастер кричал громче всех.
— Не волнуйтесь, мистер Бенгстром. Машина ваша. Распишитесь вот здесь.
И вскоре мистер Бенгстром с гомерическим хохотом отъезжал от перекрестка Мейн и Арбогаст, оставляя позади застывшую в молчании толпу. Он сделал вокруг нас два круга, отчего толпа пришла в еще большее уныние, а потом с ревом вылетел на трассу, чтобы показать свою удаль.
— Не горюйте, — произнес голос из-под темного Капюшона. — У меня в автосалоне есть еще один «студебеккер» последнего выпуска, модель «А-один», ну, может, найдется и еще один, но не более, хотя за ними нужно ехать в Гэрни. Не согласится ли кто-нибудь меня подбросить?
— Я! — закричали все.
— Вот, значит, как вы проворачиваете свои дела, — сказал дедушка. — Вот что вас сюда привело.
Этот разговор зашел поздно вечером, когда комаров стало заметно больше, а курильщиков и вязальщиц — меньше. У тротуара был припаркован еще один «студебеккер», на этот раз — ярко-красного цвета.
— Погодите, вы еще не знаете, что начнется, когда они увидят этого красавца в лучах солнечного света! — тихо посмеивался мистер Мистериус.
— Чует мое сердце, — сказал дедушка, — вы на этой неделе распродадите свой товар, а нам ничего не достанется.
— Не люблю строить планы и задирать нос, — отозвался мистер Мистериус, — но, похоже, так оно и будет.
— Ну и хитрец! — Дедушка пыхнул трубкой, предаваясь глубоким размышлениям. — Натянул на голову мешок, чтобы разжечь аппетиты и заставить о себе говорить!
— Дело не только в этом. — Мистер М. затянулся сигаретой через плотную ткань. — Это нечто большее, чем просто трюк, уловка или бравада.
— А что же еще? — спросил дедушка.
— А что же еще? — спросил я.
Настала полночь, но я так и не смог заснуть. Не спал и мистер Мистериус. Я тайком спустился по лестнице и нашел его во дворе, где он сидел в деревянном шезлонге, и, наверно, взгляд его был устремлен к светлячкам и еще дальше — к звездам; первые находились в непрерывном движении, вторые замерли в неподвижности.
— Здорово, Квинт, — сказал он.
— Можно спросить, мистер Мистериус?
— Спрашивай.
— Вы и спите в этом Капюшоне?
— Каждую ночь, из месяца в месяц.
— Всю жизнь?
— Почти.
— А сегодня вечером вы говорили, что это больше, чем уловка, больше, чем бахвальство. Тогда что же?
— Если я не ответил на этот вопрос постояльцам и твоему деду, почему я должен отвечать тебе, Квинт? — спросил Капюшон без лица, неподвижно темнеющий в ночи.
— Потому что мне интересно.
— Думаю, это самая веская причина. Присядь-ка, Квинт. Смотри, какие светлячки. Хороши, верно?
Я опустился на мокрую траву:
— Красивые.
— Так и быть, — произнес мистер Мистериус, поворачивая голову под Капюшоном в мою сторону. — Слушай. Задумывался ли ты, Квинт, что скрывается под этим Капюшоном? Не возникало ли у тебя желания сорвать его у меня с головы?
— Не-а.
— Это почему же?
— Помните, в «Призраке оперы» одна так и сделала — и что с ней стало?
— Ну, так как, дружище, сказать тебе, что под ним скрывается?
— Только если вы сами не против, сэр.
— Как ни странно, не против. Этот Капюшон появился у меня очень давно.
— Когда вы еще были мальчишкой?
— Можно и так сказать. Уже не помню, родился я в нем или надел позже. Когда попал в аварию. Или обгорел на пожаре. А может, какая-то женщина надо мной посмеялась и обожгла сильнее огня, оставив глубокие шрамы. Все мы так или иначе падаем с крыши или хотя бы с кровати. Когда грохаешься об пол — это все равно что падение с крыши. Раны заживают очень долго, а порой и вовсе не затягиваются.
— Хотите сказать, вы даже не помните, когда в первый раз нацепили эту штуковину?
— Прошлое стирается из памяти, Квинт. Я уже давно перестал понимать, что к чему. Эта темная ткань приросла ко мне, словно вторая кожа.
— А вы?..
— Что, Квинт?
— …когда-нибудь бреетесь?
— В этом нет нужды — под Капюшоном не растет щетина. Полагаю, меня можно вообразить двояко. Либо как страшный сон, в котором видишь гробы, гнилые зубы, черепа и гнойные раны. Либо…
— Как?
— Либо как вообще ничто, просто ничто. Бороды нет — брить нечего. Бровей нет. Носа практически тоже нет. Веки — одно название: глаза открыты. Да и рта как такового нет, только шрам. Все остальное — пустое место, снежный простор, чистый лист, как будто кто-то полностью меня стер, чтобы потом изобразить заново. Вот так-то. Можно строить догадки на мой счет одним способом, можно — другим. Какой ты выбираешь?
— Не могу решить.
— Как же так?
Мистер Мистериус поднялся с шезлонга и теперь стоял босиком на траве, а его островерхий Капюшон указывал в сторону какого-то созвездия.
— А вы, — решился я, — так до конца и не ответили моему дедушке. Вроде бы вы приехали не только для того, чтобы распродать новые «студебеккеры», — а для чего еще?
— Ах, вот ты о чем, — кивнул он. — Дело в том, что я уже много лет одинок. В Гэрни особо не разгуляешься. Что я там вижу? Торгую машинами да прячусь под этим бархатным колпаком. Вот я и решил вырваться на простор, пообщаться с приличными людьми, с кем-нибудь подружиться, найти человека, который ко мне потянется или хотя бы согласится меня терпеть. Понимаешь, о чем я, Квинт?
